Нет, блин, послушайте — я так и не рассказал, да? Ась? Про первый вечер, да? Внизу, в столовке. Когда мы закончили с хавчиком, я подваливаю к Джон-Джону, да? И говорю ему, ну — извини, кореш, но ты, по-мойму, обронил. И Джон-Джон, он, типа, смотрит на свой бумажник у меня в руке и мигом давай такой: о, я так тебе обязан, друг, и все в таком роде (ну, вы знаете, как он выражается), а я говорю ему, да ерунда, приятель, — для кого угодно бы сделал, да? Но если честно, стащить у него бумажник было проще простого. Черт, думаю: нам поперло, здесь простофили стадами бродят. Да. Но потом, ну — когда все пожрали, говорю же… ну, не знаю, если честно. Никогда такого прежде не делал, правда. Но я прикинул, что это неправильно, сечете? Ну, я ему бумажник и вернул. А еще я подумал — если совсем уж честно, — что если передумаю, забрать бумажник обратно раз плюнуть: говорю вам, проще, чем отнять конфету у ребенка. Но я не передумал. Неа. Не передумал. Пол — он был очень доволен. Он все видел, да? Всегда все видит. Заметил, как я стащил бумажник. Ничего не сказал. Заметил, как я вернул бумажник. Я рад, сказал, что ты это сделал, Тычок. Потому как если б ты бумажник не вернул, сынок, я бы тебе руку сломал. Мило. Да? А еще кореш. Но да — я въехал, о чем это он, если честно. Ну, я потому-то бумажник и вернул, да? Ну да ладно. Говорю же: в конце концов все обернулось к лучшему. В основном.
— О, привет! — сказала Дороти и впрямь весьма радостно — и чувствовала она себя при этом, если честно, довольно хорошо, совсем неплохо, из-за того, что сказала именно это — вот так запросто. Ну то есть, ладно — я сказала только привет, ради всего святого, но главное — это вышло само собой: а значит, я уже не (вряд ли я) печальна и пуглива, как раньше, когда я даже не замечала людей вокруг — людей, знаете, которые не были явно, гм — ну, особо важны, — не говоря о том, чтобы их приветствовать и так далее. И не обязана быстро разбираться в ситуации, подстраиваться, прежде чем уверенно встать на ту или иную сторону — к примеру, следует ли в подобных обстоятельствах произносить такое простое слово, как «привет» (хотя бы целесообразно ли это), или, возможно, по той или иной причине (хотя, признаю — не представляю, с чего бы) его могут неправильно истолковать. Ну, вы понимаете. И подобные сложности (неврозы, говорит Кимми) я переживаю бесконечно: все они глупые, теперь я это знаю, — и каждая заставляет меня страдать. Кимми это и твердит мне изо дня в день. Боже. Бедная Кимми — как она меня терпит? Почему она меня терпит, на самом деле? Сейчас я иногда забываю, что когда-то, очень-очень давно (вскоре после его ухода: ну вот — я это сказала) она наняла меня помощницей. Почему? Было убийственно очевидно, должна сказать, что я никому не могу помочь — не могу даже поддерживать собственное существование, не говоря уже о том, чтобы заниматься Мэри-Энн, которая теперь стала намного спокойнее, слава богу. Я хочу сказать — люди, наверное, считают Мэри-Энн задумчивым, уравновешенным и управляемым ребенком, да; но это все с недавних пор — в основном благодаря Кимми и Джуди, должна признать (нам всем нужна Джуди), и, конечно, благодаря тому, что мы здесь. В безопасности. Под широким зонтом Лукаса.
Но господи — меня в дрожь бросает, знаете, при мысли о том, что могло бы стать с маленькой Мэри-Энн, если бы только мне, мне одной пришлось с ней возиться. Она сильно отстала в школе, если честно, — но сейчас прекрасно справляется (по крайней мере, так мне говорят: я в таких вещах несколько отстраняюсь). Может… я думаю, вполне может быть, что все это — моя безнадежность — и есть причина, почему Кимми взяла меня на работу (потому что она из хорошего теста, наша Кимми; немного шумновата, немного прямолинейна — что ж, в конце концов, она ведь американка, — но в основе своей она взаправду очень добрая и хорошая душа. И она терпеть не может — убила бы меня, если б услышала, что я вам это говорю. Хотя не знаю: может, и нет). Иногда люди не только чувствуют, что нужна помощь, но реагируют тут же — импульсивно и быстро. А это самое важное, знаете, чтобы быстро — это главное. Люди, которых лишь слегка беспокоит пара обычных жизненных неприятностей или помех, могут смутно пообещать принять вас, если найдется окно, когда-нибудь в не очень (не очень) отдаленном будущем. Они не понимают природы отчаяния: людей, которым нужны, скажем, деньги прямо сейчас, не то им придется закрыться (или, еще хуже, понести убытки). Людей, которые голодают; не просто голодны, нет-нет. Не «не прочь перекусить», нет: но изголодались. Которые страдают от голода и вот-вот упадут (или, еще хуже, заболеют). Кимми — она это во мне увидела. Лукас, он… Лукас увидел это во всех нас (разве нет?).
Так вот: просто сказать «привет», да? Не задумываясь. Для вас, вероятно, это такая мелочь — незаметная, я понимаю. Но для меня, ну — я не хочу вдаваться в детали, но это и правда в своем роде небольшая победа. И я даже не остановилась подумать, что это Джейми я говорю свой беззаботный привет. Потому что это же он, я не могу забыть (потому что такое ведь не забыть, да? Если кто-то намекает, что, ну, знаете, кто-то другой, гм… как бы мне выразиться? Как бы вы сказали? Увлекся вами, вы ему в некотором роде нравитесь, как угодно. Ну, вы никогда этого не забудете. Никто не забудет). Я сейчас смотрю на него несколько, может быть, загадочно, да? Не очень-то здорово. Пожалуй, неплохо бы сказать что-то еще… Это правда, вы как думаете? Что я ему нравлюсь? Он определенно совсем не спешит со мной поговорить. Ни малейшего знака. Может, он стесняется, как по-вашему? Говорят, некоторые мужчины смущаются. Никогда не казался мне особо стеснительным. Пожалуй, неплохо бы сказать что-то еще… Но я: что я чувствую? Что ж, если совсем честно, я по-прежнему чувствую то же самое, что и тогда, во время разговора с Кимми. Хороший парень, вполне вероятно, этот Джейми, — но я никогда, понимаете, никогда толком не видела в нем ничего больше. Хотя сейчас я начинаю… ну, знаете: смотреть на него, и вижу, да, вижу, что он, да, вполне привлекательный в таком, знаете, немного домашнем и взъерошенном роде. Что может быть очень мило. Да. Но. Пожалуй, неплохо бы сказать что-то еще…
— Ты что тут бродишь, Джейми? Уже позавтракал? Жуть какая рань.
— Я, гм — да. То есть нет. У меня ни крошки во рту, гм… чашку чая выпил. Хотя действительно рано, да — я знаю. Похоже, неплохой денек намечается. Задатки есть… Нет, я, гм… — вообще-то жду кое-кого. Дороти. Кое-кого жду. Услышал, ну, знаешь, — что кто-то тут возится, и спустился — а это просто Бочка и Тычок. И Джон тоже где-то поблизости, наверное.
Она на меня смотрит, думал Джейми, довольно странно. Правда ведь? Странно смотрит? Не знаю. Сложно сказать. Но если это правда — сами знаете: о чем Пол говорил. Если она правда в меня влюбилась (господи боже — да с какой стати? Я бы в себя не влюбился, это уж точно), тогда, наверное, ей так полагается, да? Смотреть на меня. А может, и не странно: может, и не странно смотрит.
— О, привет вам обоим! — пропел новый голосок у них за спиной. — Мой Джонни еще не вернулся? Его завтрак почти готов. Я приготовила его любимое.
