– И вы согласились.
– Это было очень хорошее предложение.
– Но вы там долго не продержались.
– Информация, которую мы расшифровывали, помогала военным арестовывать молодых радикалов, сажать их в тюрьму и даже убивать. Мне стоило больших усилий делать свою работу, сохраняя нейтралитет, зная, к чему приведут результаты наших трудов.
– Но ваш супруг продолжил работу.
– Он на редкость аполитичен. Может абстрагироваться даже от того, что происходит прямо у него под носом. Думать только о своей работе и слепо подчиняться приказам.
– Но вы не одобряли того, что он продолжает работать в Тайной палате.
– Я говорила ему, но это ни к чему не привело. И я решила, что главное для меня – самой не пачкать рук. То, чем занимается он, – совсем другое дело. Я использовала его как источник информации.
– Поясните, что вы имеете в виду.
– Я сказала себе, что напишу книгу, которая оправдает меня. Я расскажу в ней все, что знаю о диктатуре. И начала терпеливо разбирать все случаи, когда Мигель принимал участие в том или ином расследовании. Фиксировать, когда начали ту или иную работу, когда ее закончили; Какова была непосредственная задача Мигеля. К какому результату пришли. Даты, имена арестованных, убитых, пропавших без вести. В большинстве случаев это были проверенные данные. Иногда – догадки. Своего рода "черная книга" диктатуры. Или более чем книга – обвинительный акт.
– Вы могли бы передать ее мне? Чтобы использовать в качестве доказательства?
– Прошли годы. Я не могу больше врать.
– Будут очень серьезные последствия. Для вашего супруга. Возможно, и для вас тоже. Но вы можете пойти на попятный.
– Возможно. Но это будет потом, а сейчас я живу настоящим.
Глава 13
Каблуки Рут стучат по мостовой. Она идет с сигаретой в руке, время от времени украдкой поглядывая по сторонам, чтобы убедиться, что ее никто не преследует. Она ведет себя так с тех пор, как покинула отель Кардоны. Она уходила, когда туда зашли военные и группа галдящих студентов, размахивающих плакатами с оскорблениями в адрес правительства и "Глобалюкса". Ей повезло: еще несколько минут – и она не выбралась бы с площади. Рут крепко держит свой портфель, где лежат успокоительные таблетки, которые уже не помогают, мобильник, который безрезультатно звонит, старенькая фотография Флавии, карандаши для глаз и губ.
Она не знает, куда идет. Она минует квартал за кварталом, где еще можно пройти. В Рио-Фугитиво перекрывают улицы, проспекты. Чтобы помешать движению, громоздят камни, поломанную мебель, куски железа. Движение автомобилей постепенно прекращается, несмотря на слабые попытки ликвидировать заторы. Бронированные джипы и армейские грузовики, солдаты и военная полиция в полной боевой готовности, заняли свои посты. За баррикадами студенты выкрикивают лозунги протеста и оскорбляют солдат, которые пока избегают прямых столкновений. Напряжение в городе нарастает; со всех сторон слышен шум вертолетов, которые кружат над городом.
Рут уверена только в одном: она не хочет возвращаться домой – теперь, когда она оставила свои показания на магнитофонной ленте. Она чувствует себя опустошенной; она не в состоянии снова встретиться с Мигелем и делать вид, что ничего не произошло. Мигель так или иначе узнает о ее разговоре с Кардоной, о планах призвать правительство Монтенегро к ответу. Судья сказал ей, что ни с кем не говорил на эту тему, но в этой стране заговоры и мятежи раскрываются очень быстро.
Она удалилась от центра и идет теперь по небольшой улице, испещренной следами шин. Как лицо Кардоны – пятнами…
– Поговорим о конкретных вещах, – послышался строгий голос Кардоны, который вплотную подошел к тому, что интересует его на самом деле. – К примеру, сентябрь 1976 года. План "Тарапака", когда молодые офицеры задумали свергнуть Монтенегро. Вы помните?
– Я историк. Это моя работа – помнить даты.
– Группа офицеров, которые после усиления диктатуры в 1974 году разработали план с целью захвата Монтенегро во время его частного визита в Санта-Крус. План скрупулезно прорабатывался в течение нескольких месяцев. Возможно, они уже были близки к успеху, к уничтожению Монтенегро. Однако за несколько дней до намеченного срока все заговорщики, как гражданские, так и военные, были уничтожены.
– Я знакома с подробностями.
– Ваш супруг имеет к этому отношение?
– За последние годы произошло столько событий. Почему вас интересует именно это?
– Все мы люди. У всех есть свои слабые стороны. Это – моя слабая сторона.
– Значит, вы не интересуетесь Монтенегро с точки зрения правосудия. Вас интересует нечто личное. Таким образом, речь идет просто о мести, а это меняет дело.
– У каждого могут быть как личные, так и абстрактные причины. Так вы не скажете?
Рут идет по улице и вспоминает этот момент, который теперь кажется таким далеким. Последняя возможность промолчать, сжечь рукопись. Она же молчала день, Другой, третий… месяцы… годы… Молчаливость уже стала чертой ее характера. Иногда гораздо лучше соблюдать тишину.
– А всем ли известно о ваших личных мотивах? – спрашивает она, пытаясь выиграть время. – Этот факт вас не скомпрометирует? Не повлияет на беспристрастность вашего судейства? Возможно, аргентинский судья, заинтересованный в экстрадиции Монтенегро, проявит к этому самое пристальное внимание.
– Меня достаточно компрометирует тот факт, что я был министром юстиции при Монтенегро, – говорит Кардона, не отводя от нее застывший взгляд, будто пытаясь запугать ее, подчеркнув важность момента. – Несмотря ни на что, нужен человек, способный довести дело до конца. Любой из нас так или иначе скомпрометирован. Если мы будем сидеть и ждать достойного человека, возможно, мы так и умрем, не договорившись. А Монтенегро должен заплатить за свои преступления сейчас. Его должны судить современники.
– Тогда вы должны поторопиться. По слухам, он давно болен раком легких.
– Чтобы не говорили, что мы трусы, которые не способны на поступок, что мы ханжи и не в состоянии выбрать достойного президента. Рак. Я не знал об этом. По другим слухам, он просто очень стар.
– Так или иначе, с ним не все ладно, и он может уйти в любой момент.
– Это будет постыдно, если он умрет своей смертью, прежде чем мы осудим его.
– Вы не боитесь?
– Я боюсь. – Голос дрожит. – Очень боюсь. Всего. Темноты и дневного света. Врагов и друзей. Больших приемов и пустых комнат. Шумных и пустынных улиц. Боюсь самого себя. Я всю жизнь жил в страхе. В детстве я боялся пауков и пчел. Я боюсь бояться. Я боюсь с тех пор, как познакомился с Монтенегро. Я хочу совершить поступок, который освободит меня от страха. Всего один поступок.
Рут внимательно вглядывается в это начинающее стареть лицо и впервые думает о судье Кардоне как о человеке. Она знает, какие обстоятельства привели ее к такому нелегкому решению, а что у него? Он был министром юстиции при Монтенегро и мог узнать его достаточно близко. Какого дьявола натворил этот человек, если судья старается отомстить ему с таким рвением? У нее есть подозрения, но истина ускользает. Рут сжала руки, сплела пальцы с единственным – обручальным – кольцом, почувствовала, что ладони вспотели. Посмотрела сквозь белые занавески в полуоткрытое окно. Небо затянуто тяжелыми тучами, в любой момент может пойти дождь.
