Вновь и вновь проигрывая эти игры, Рамирес-Грэм, незаметно для себя стал придумывать и собственные. Он заинтересовался криптографией, этой тайной ветвью математика, частотностью применения в ней теории чисел. Когда же в его руки попала компьютерная программа "Математика", стал программировать собственные криптографические системы. Он не мог понять, как математики прошлого могли обходиться без компьютеров. А для людей, подобных криптографам, скорость вычислений вообще является беспримерным союзником. Потребовался целый век для того, чтобы доказать, что число, фигурирующее в знаменитой теореме Ферма,
[26]
не является первичным, и два с половиной века ушло на поиск другого первичного числа, которое на самом деле таковым не являлось. С программами, подобными "Математике", эти столетия превращались в несколько секунд. Ферма считал первичным число [232 (в степени 32) + 1]; в программе "Математика" достаточно было набрать Factor Integer и [232 + 1], для того чтобы убедиться в том, что Ферма заблуждался.
Рамирес-Грэм был принят в Чикагский университет за хорошее поведение; его оценки в то время оставляли желать лучшего. Но он быстро выделился: не проучился и двух лет, а ему уже предложили работу в ФБР. В его карьере не было ни одного недостойного упоминания факта. Чтобы победить сейчас, ему не мешало вспомнить свои прежние успехи и достижения.
Он садится в кресло и берет папки, которые принес из Тайной палаты. Лампа освещает половину его лица, другая остается в тени. Суперсоник бросается к его ногам, напрасно виляя хвостом в надежде привлечь внимание хозяина. Электронные собаки такие же надоедливые и так же нуждаются в заботе, как живые. Но эти хотя бы не какают и не писают, где ни попадя…
В папках находятся документы из специального отдела Архива, Архива архивов, доступ к которым разрешен только начальнику Тайной палаты. В них рассказывается об истории основания Тайной палаты с начала 1975 года и о первых годах ее деятельности. В его руках бумаги, хранящие историю всего здания, в которых сухим бюрократическим языком рассказывается обо всем вплоть до подбора персонала.
Его интересуют любые сведения об Альберте. Все были очарованы им, а легенды, которые о нем слагают, наделяют его ослепительной аурой. Когда Рамирес-Грэм заходит в свой кабинет, ему просто невыносимо думать о том, что здесь хозяйничал Альберт; порой он вздрагивает от того, что ему мерещится призрачный силуэт этого человека, кажется, что тот контролирует все его действия, слова, возможно – мысли. Этот силуэт прикован ржавой цепью к машине "Энигма", как старик из "Ста лет одиночества" (вернее сказать, "One Hundred Years of Solitude", поскольку он читал роман по-английски). Читал и наслаждался этим произведением; и позже очень смеялся, когда некоторые его товарищи говорили, что таким образом Маркес изложил свою, экстравагантную, версию жизни в Латинской Америке. Да, порой они здесь совершают странные поступки, но в этом нет ничего экзотичного. Во время каникул Кочабамба никогда не казалась ему такой уж диковинной. Были праздники, наркотики и много пива – все как в Чикаго. И никаких стариков, прикованных к деревьям; и уж тем более – молодых и красивых девушек, возносящихся к небесам… Но сейчас, когда он живет здесь, воображение порой играет с ним злые шутки. Черт побери, возможно, Маркес был в чем-то прав…
Ему неожиданно пришла в голову мысль: а что, если навестить умирающего Альберта в больнице? Но прежде чем нарушать покой реального человека, следует внимательно ознакомиться с его биографией и сопоставить сложившуюся о нем легенду с реальными фактами и датами. Документы помогут ему справиться с этой задачей, а заодно – и на какое-то время забыть о Кандинском.
Чипсы убывают с невероятной скоростью. Какие все-таки глупые эти электронные игрушки; Суперсоник – всего лишь жалкая копия настоящей собаки. Если бы реально было купить робота, которого можно послать в кухню за чипсами и газировкой… Месячное жалованье служанки составляет здесь не более ста долларов. Иногда Рамирес-Грэм испытывает искушение завести домработницу. Но ему претит мысль о том, что чужой человек будет жить в его доме, находиться в его полном распоряжении с 6 утра до 10 вечера и, возможно, в его отсутствие рыться в его личных вещах. Во время каникул в Кочабамбе он встречался с одной девушкой; когда ее отец смотрел телевизор, он не пользовался пультом дистанционного управления, так как каналы переключала служанка, постоянно дежурившая у дверей в ожидании малейшего распоряжения хозяина. Он никогда не забудет эту картину.
Просматривая документы, Рамирес-Грэм вдруг вспоминает Светлану. Чего бы только не отдал он за то, чтобы сейчас она оказалась здесь; он сидит в кресле и занимается своими бумагами, а она расположилась на ковре со своим ноутбуком и готовит доклад для своей страховой компании, как это бывало в Джорджтауне.
Сейчас, когда он думает о ней, ему невыносимо больно вспоминать о ребенке. Вот он ползает по ковру, таская за хвост Суперсоника, а тот безропотно принимает эту игру, поскольку в его программу заложено спокойное отношение к детским шалостям… Рамирес-Грэм смотрит под ноги: только что он так четко видел малыша – и вот он уже бесследно исчез.
Документы из папки, которую он держит в руках, описывают "Операцию Тьюринг". Первые страницы он пробегает не слишком внимательно: помимо всего прочего, Альберт был явно помешан на этом Тьюринге; перед тем как "окрестить" этим именем Саэнса, он назвал так же один из залов Тайной палаты и несколько секретных операций. Рамирес-Грэм уже заметил, что эта операция имела непосредственное отношение к Тьюрингу, которого он знает, теперешнему заведующему Архивом. Этот человек годится ему в дедушки, бесполезный старик, которому давно пора на пенсию.
Он допивает газировку. Суперсоник ворчит на ветерок, проникающий в окна комнаты. Рамирес-Грэм читает о том, что в 1975–1977 годах некоторые перехваченные сообщения направлялись Альбертом непосредственно Тьюрингу; они были настолько сложными, что Альберт не хотел терять время на то, чтобы другие специалисты безрезультатно ломали над ними голову. Тьюринг быстро стал его правой рукой, и Альберт считал, что тот практически никогда не допускал ошибок.
Мигает лампа, гаснет экран телевизора. Очередное отключение света "Глобалюксом". Рамирес-Грэм закрывает папку и старается не заводиться. Терпение… Терпение… Да, не случайно все здесь такие религиозные.
Это невозможно: он никогда не сможет привыкнуть к таким проблемам. Он привык беспрепятственно заниматься своей работой, не отвлекаясь на постоянные неполадки.
Через десять минут лампа и телевизор снова включаются. Рамирес-Грэм снова открывает папку, которую читал. Кое-чего он не понимает. Для того чтобы признать сообщение сложным, сначала нужно попытаться расшифровать его. Или Альберт с первого взгляда мог определить уровень сложности? К тому же, насколько ему известно, Тьюринг всегда был не в ладах с компьютером: он старался расшифровывать сообщения с помощью бумаги и карандаша, как будто настоящий Тьюринг никогда не существовал. И криптоанализ не был автоматизирован полвека назад. По-настоящему сложное сообщение должно было непременно подвергаться анализу компьютера CRAY. И только тогда, когда компьютер находил слабые места кода, на сцену выходили криптоаналитики. И все-таки многие сообщения так и оставались нерасшифрованными. Только Тьюринг мог справиться с любой задачей, которую ставил перед ним Альберт. Таким образом, выходило, что либо составители сообщений в Боливии семидесятых годов имели лишь начальные познания в своем деле, либо Тьюринг был действительно одним из самых блестящих криптоаналитиков в истории криптоанализа.
