Глава 7
— Такое расточительство — кругом столько лиц, — заметил Пиксель.
— Да, опупеть можно, пока всех оцифруешь.
Двое подростков расклеивали афиши, кричащие о приезде «Azul Azul». Стена была вся покрыта плакатами и постерами с рекламой фильмов и новых компакт-дисков. Цветные бумажки, которые порой жили всего несколько минут, успев лишь явить миру свое лицо и тут же оказаться погребенными под слоем очередных ярких листков. Кучка приехавших из Потоси крестьян просила милостыню, рядом топтались их смущенные и перепуганные ребятишки. Длинная вереница машин на проспекте почти не двигалась, автомобили возмущенно сигналили, но подвешенные на усиженных птицами проводах светофоры явно не торопились переключаться с красного на зеленый, а когда они все же меняли цвет, то это длилось не больше нескольких секунд, за время которых с перекрестка успевала убраться только пара счастливчиков да в нечувствительных — словно под анестезией — от постоянного шума ушах раздавалось еще четыре-пять звонков мобильных телефонов: дорогая, я сегодня задержусь.
— Уж лучше без машины.
— Людям горе — дураку радость.
Себастьян прочитал на углу название улицы: «проспект Акаций». Вспомнил свою улицу Каскадов и Парковую улицу. Мэру — этому энергичному самовлюбленному усачу — три года назад пришла в голову неплохая идея переименовать навевающие печальные воспоминания исторические названия — даты сражений, имена президентов и так далее — на более нейтральные и поэтические. Рио-Фухитиво должен избавиться от груза прошлого и приготовиться к встрече нового века, нового тысячелетия, вещал мэр с балконов здания мэрии в день своего вступления в должность, а затем, под гром аплодисментов собравшейся на площади толпы, вздохи подростков с бушующими в крови гормонами и зрелых полногрудых женщин, он застыл в неподвижности, сковав мускулы лица, рук и тела в позе, призванной внушить впечатление глубины и серьезности с легким налетом меланхолии, чтобы защелкавшие вспышки успели осветить, а фотокамеры запечатлеть сей величе-ственный и судьбоносный миг как часть без устали бегущего потока времени. Проект местного Нарцисса прожил недолго: ходили слухи, что скоро проспект Плакучих Ив будет переименован в проспект Президента Монтенегро.
— Не знаю, какого черта я повелся на твои уговоры.
— Ой, как мы боимся жены. Ну, выпьем по глоточку, поболтаем маленько и спокойненько пой-дешь ее встречать. Ты сказал в десять, да?
— Обещаешь не запирать дверь? И позволишь мне уйти без шума и скандала?
— Твоя воля для меня священна.
— Ну-ну. Запомни это.
Они проработали в издательстве до семи. Пиксель был в депрессии, ему сообщили плохие новости об отце — метастазы. Слово, которого взрослые боятся так же сильно, как дети — заброшенных домов. Ему не хотелось возвращаться в одиночество квартиры, и он попросил Себастьяна и Брауделя пойти с ним — они закажут пиццу и выпьют немного рома. Браудель пообещал зайти позже — ему хотелось успеть прочитать побольше в Интернете об этом немецком писателе, который родился больше ста лет назад, пережил две мировые войны и умер недавно, оборвав жизнь выстрелом в рот (Пиксель окинул его беспомощным взглядом, словно не в силах понять силу, толкавшую Брауделя без устали блуждать по сети — голодная рыба в электронных водах — в жадных поисках информации по случайно найденной и столь экстравагантной теме, чтобы через пару дней напрочь забыть о ней без всякого зазрения совести). Себастьян не мог отказать: ему было совестно бросить Пикселя одного в такую минуту. Тем не менее, он беспокоился, что невинное приглашение — как это уже бывало — может перерасти в ловушку: как только Пикселю удавалось немного выпить, он уже не останавливался до самого утра. На экране один порнофильм сменялся другим — он знал наизусть все изгибы и округлости Жанин Линдемулдер и Дженны Джеймсон, размер их ягодиц, точную форму гениталий и контур губ во время минета и заявлял, что порнозвезды на сегодняшний день единственные, на кого вообще стоит смотреть — Пиксель приканчивал первую бутылку и пускался на поиски недопитого ранее, после чего отправлялся за своими заначками кокаина, припрятанными среди аспирина и анальгина в шкафчике ванной. Пьяным он становился совершенно несносным — наглым, грубым и тупым и затевал невероятный скандал, если кто-нибудь только заикался, не пора ли расходиться. А Себастьян обещал Никки встретить ее после занятий в университете.
У входа в дом Пикселя спал нищий. Проходя мимо, Пиксель пнул его в бок. Перепуганный нищий спросонья подскочил, и Себастьян его узнал: это был Библиотекарь. Вечно в жутком черном пальто с привычкой распахивать его перед девочками-подростками, демонстрируя им свой волосатый член. Полиция арестовывала его бесчисленное множество раз, но через несколько дней неизменно выпускала на свободу. Его история ни для кого не была секретом: работал библиотекарем в государственном университете Ла-Паса, заботился о книгах, словно о собственных детях, иногда даже отказываясь выдавать их на руки тем, кто, по его подозрениям, не относился бы к его подопечным с должным трепетом. Затем начал уносить книги домой — одну за другой, полку за полкой — пока однажды зимней ночью встревоженная соседка не услышала его крики о помощи: он не мог выйти из комнаты, поскольку книгами оказались заложены все стены, окна и двери. Библиотекаря уволили, больше он никуда не устроился и начал жить под мостом. Холод выгнал его из Ла-Паса, и наш герой оказался на улицах Рио-Фухитиво с «Размышлениями» Марка Антония в кармане, подворовывая ксерокопии книг с лотков уличных торговцев и оскорбляя телевизоры в витринах магазинов бытовой электроники.
Себастьян бросил на землю несколько монет. Библиотекарь сгреб их в горсть.
— Можете не надеяться, что вы меня купили, — бормотал он. — Меня нельзя купить. А может и можно. Но это не ваше дело. Все вы кучи говна.
И ушел, отплевываясь ругательствами. У входа несло мочой.
— Вот главное дерьмо жизни в центре. Полно нищих. Как только мэр решит выгнать их к чертям собачьим, он тут же получит мой голос в свою поддержку.
Они поднялись наверх в дребезжащем лифте с выбитыми стеклами. Войдя в квартиру, Пиксель направился на кухню разливать ром, а Себастьян прошел в гостиную, вскрыл пакет с чипсами и включил телевизор — «Panasonic» более тридцати дюймов в диагонали, — чьи внушительные размеры навевали мысли о старинных бельевых шкафах, где хранилась одежда и дорогие сердцу хозяина воспоминания о безвозвратно ушедших временах.
— Эй, мог бы и прибраться немного, — крикнул он. — Хотя бы сделал вид. Сразу видно, что здесь давным-давно не ступала нога женщины.
— По крайне мере, не той, ради которой стоило бы делать уборку.
Несло мышиным пометом, на столе стояли пустые бутылки из-под пива, валялся пульт от Super Nintendo
[26]
, коробка «Расхитительницы гробниц» с пышнотелой Ларой Крофт на обложке и просыпавшийся из пепельниц пепел. На полу порножурналы — «Club», «Oui» — мирно перемешались с благопристойными «People» и «Newsweek» на испанском, а также «Wired». Пиксель был настоящим фанатом журналов и скупал все, что попадалось ему на глаза в киосках на площади, и имел подписку на остальные, которые приходили ему на адрес издательства. Он говорил, что в этом и заключается анахронизм сознания — электронные версии журналов можно только скачивать, но не читать (этим он и отличался от Брауделя).
