— Тебе пришел новый «Wired». Здесь только прошлый выпуск.
— Посмотри в туалете.
— Дружище, для этих целей нужно выбирать чтиво полегче.
Себастьян обежал глазами черно-белые фотографии на стенах; на каждой из них присутствовал цифровым способом вставленный в кадр Пиксель. На одной Пиксель был еще одним офицером, стоящим рядом с Че у маленькой сельской школы в Валье-гранде, прямо перед расстрелом. На другой равнодушно созерцал вьетнамскую голую девочку, убегающую от плюющегося напалмом бомбардировщика янки. Обнимался с китайцем перед кровавым побоищем на площади Тянанмынь. Вручал корону венесуэльской Мисс Вселенной. Пожимал руку Карлосу Монсону перед боем. Был адъютантом Пиночета в Ла-Монеде. Приветствовал облаченного в пончо Фухимори. Это была грубая работа, поза Пикселя не соотвествовала интонациям фотографий и в глаза сразу бросалась их неестественность и аляповатость. Но все же было в них что-то, что привлекало Себастьяна. Может, это ощущение власти, возможность принять участие в истории, способность прожить одновременно тысячи жизней и в одной из них хотя бы слегка прикоснуться к событиям, затрагивающим все общество, страну, континент или даже вселенную. Нет, не делать историю — это уже слишком, — а просто присутствовать при ее создании. Нечто, что убедило бы Себастьяна, что его жизнь не сводится к работе в издательстве, что он не тратит ее на пустяки, бездумно распыляя драгоценные мгновения по ветру времени, не оставляя за собой никаких следов. Достаточно ли быть творцом Цифровых Созданий? Заканчивалась ли на них вся отпущенная ему слава?
Конечно, думал он, выключая телевизор и ставя диск Октавии в музыкальный центр, между ним и Пикселем существует огромная разница — Себастьян предпочитал держаться в стороне от фотографий. Держаться в зоне тени, недоступной ловушке объектива. Не быть ни вьетнамской девочкой, ни стреляющим напалмом пилотом, быть там, где серый невидимый миру бюрократ, что отдавал приказы из офиса в Пентагоне.
Он уселся на диван. Из кухни пришел Пиксель со стаканами. Расказал о сетевой игре, в которую сейчас включился. Она называлась Nippur’s Call, дело происходит в Средние века — алхимики, огнедышащие драконы. За скромную ежемесячную плату каждый участник получал некую роль (воин, горожанин, король, куртизанка). Нашествия варварских племен, грабежи, природные катаклизмы за-ставляли жителей деревушки, в которой Пиксель обитал в роли любовницы местного лидера, сплачивать ряды, или предавать своего короля, или сби-ваться в банды, или выживать каким-либо иным способом. Игра могла длиться два или три года.
— В игре меня зовут Ларакрофт, — поделился Пиксель.
— Лара Крофт?
— Да, в одно слово. Ларакрофт.
— Ну, не слишком оригинально.
— Это ерунда. Изображение реалистично до обалдения. Звук тоже. Стоит только начать, затягивает в момент.
— Ага, потом создадут игру длиною в жизнь. И на станет день, когда ты забудешь, кто ты на самом деле — Пиксель или Зена — Королева Воинов, творческий работник конца второго тысячелетия или какая-то средневековая шлюха.
— Ну? И в чем проблема? Ты так говоришь, будто это что-то ужасное.
— Даже и не знаю, кто из вас играет — вы сами или программисты, что создали эту игру.
— И те, и другие. Нам не видна перспектива, так что мы удовлетворяемся своими микрорешениями, в то время как тем, кто сверху, может взбрести в голову наслать на нас наводнение, чтобы посмотреть, как мы с этим справимся.
— Будто это и так не ясно. Зато набьют себе карманы.
Себастьян был совсем не похож на Пикселя и Брауделя. В то время как его коллеги с ребяческим энтузиазмом бросались в объятия технокультуры, Себастьян ограничивался электронной почтой и тем, что позволяло ему шлифовать и совершенствовать свой талант в цифровых манипуляциях. Остальное — игры, чаты в поисках страстных свиданий и информационный потоп (воистину потоп библейских масштабов) — казалось ему бесцельной тратой драгоценного времени. Наверное, Себастьяну несказанно повезло быть настолько поглощенным своим увлечением, что практически все его действия имели единственную подоплеку и вели к единственной конечной цели. Остальные могли разрываться в поисках неизвестно чего и тупо блуждать в сети в три часа ночи, строя и упорядочивая вокруг этого свою жизнь. Но уж чем такой порядок, лучше оставаться открытым порывам ветров хаоса.
Они потягивали ром, и Пиксель постепенно становился все грустнее и грустнее. Себастьян облегченно вздохнул кажется, просмотр порнухи ему сегодня не грозит. Он то и дело поглядывал на часы. Было девять. Ему не терпелось увидеть Никки, заняться с ней любовью и немного усмирить таким образом ее нескромные фантазии. На днях она сказала, что если он не против, то можно попробовать воплотить в жизнь одну из затей, что преследует ее с самого первого раза, когда они оказались в постели: увидеть, как Себастьян доставляет наслаждение другой женщине — ласкает ее клитор, а она корчится в экстазе.
«— Никки! Ты что спятила?! А что будешь делать ты?
— Сначала наблюдать, а потом… посмотрим. Наверно, присоединюсь к вам».
Себастьяна с юности преследовала эта типично мужская идея оказаться в постели сразу с двумя женщинами. И как большинству мужчин, ему так и не предоставлялась возможность испытать это на практике. А теперь, встретившись с женщиной, готовой на подобный эксперимент, он испугался. Позволить посторонним войти в его личный мир означало открыть дверь к опасности — никогда не знаешь, что на самом деле таится в глубинах души. Да, речь шла о другой женщине, а Никки говорила, что сама она «до тошноты гетеросексуальна», так же как и он, но… никогда не знаешь.
Какого черта она постоянно заставляла его защищаться? Почему она и мысли не допускала, что может проиграть, потерять его, в то время как он ежедневно боялся лишиться ее? Почему Никки такая, как есть? Почему она — Никки?
— Черт, да ты меня не слушаешь!
— Слушаю, с чего ты взял?
Сегодня ночью Себастьян хотел заниматься любовью с Никки, яростно и нежно, только они вдвоем в комнате с подрагивающим светом свечей, их тени — словно фигуры мифических животных, исполняющие странные танец на стенах; чудовища, может и не такие четкие и изысканные, но неизмеримо более живые и страстные, чем в Nippur’s Call.
Пиксель выключил диск и поставил кассету. После какого-то металлического лязга и бряцания послышался низкий с одышкой голос. Это был голос его отца, рассказывающего о своем детстве. О том, как он учился в строгой католической школе. Как они с друзьями лазали по заросшим кустами участкам неподалеку от дома, играя в ковбоев и индейцев. О дереве с огромным дуплом, где он прятался от родителей, совершив очередную проделку. О дедушке, который на его день рождения переоделся краснокожим.
Глаза Пикселя увлажнились. Себастьян неловко заерзал.
— Прости, — вздохнул Пиксель, остановив кассету. — Я пригласил тебя не для того, чтобы пла-каться в жилетку. У меня к тебе одна просьба.
