Это Хоуп? — поинтересовалась из комнаты Агнес. —
Скажите ей, что она должна мне четыре доллара.
Я здесь, Агнес, так что вполне можешь сказать мне это сама.
Ах да, хорошо, хорошо, — как-то засмущалась Агнес. — Это ты. Мне и показалось, что я слышу твой голос.
Ты должна мне четыре доллара.
Хоуп заглянула в комнату.
— Я знаю об этом и обязательно... о Господи, Агнес, ты что, поедаешь собачий корм?
И почему все устраивают из этого такую трагедию?
Просто немножко жестковато.
Ну, мам, — сморщившись, укоризненно протянула
Хоуп. — Эта штука грязная, она же сделана для собак.
Довольно вкусно, — подал голос Букмен, облизываясь.
Хоуп повернулась к нему.
Ты хочешь сказать, что тоже его лопаешь?
Совсем чуть-чуть. Иногда. И тебе советую попробовать.
— Ни за что на свете не буду есть собачий корм.
Агнес улыбнулась.
—- Ты такая консервативная. Никогда не хочешь попробовать ничего нового. Боишься нового с раннего детства.
Я вовсе не боюсь пробовать новое, — серьезно возразила Хоуп, — но решительно отказываюсь есть собачью еду.
И мне тоже почему-то не хочется ее пробовать, — вставил я.
Букмен положил руку мне на плечо, и я весь словно моментально нагрелся на пять градусов.
Попробуй чуть-чуть.
Делать было нечего.
Я попробую, если Хоуп тоже попробует.
Хоуп взглянула на меня и закатила глаза.
— Ну, большое спасибо! Значит, я трусиха. Хорошо, давайте мне этот пакет.
Агнес протянула нам пакет, и мы с Хоуп достали по шарику. Потом, пристально глядя друг на друга, засунули их в рот.
Оказалось на удивление вкусно. С ореховым ароматом, немножко сладко и с приятным хрустом. Я сразу понял, почему собаки так любят эти шарики.
Вовсе не гадость, — оценил я.
Ну, видишь? — сказал Букмен.
Я же говорила вам. Что вы думали? Стала бы я их есть, если бы они не были такими вкусными? — торжествовала Агнес, засовывая в рот целую пригоршню и аппетитно хрустя. Через секунду она снова погрузилась в свою мыльную оперу.
Ну ладно, мне пора идти, — вспомнила Хоуп. —
Папа ждет меня в офисе. Мы, как всегда, не успеваем с бланками страховых свидетельств. Увидимся позже?
Хорошо. Встретимся попозже, — согласился Букмен.
Хоуп уже открыла входную дверь, собираясь уходить.
Пока, Огюстен. Не скучай!
Постараюсь. До встречи.
Как только она ушла, Букмен посмотрел на меня.
— Ну вот. Хочешь пройтись?
Мы отправились в центр, до колледжа Софии Смит, а потом и дальше, до больницы. Всю дорогу мне до смерти хотелось рассказать ему о себе. Я чувствовал, как много между нами общего — то, что мы геи и что живем у Финчей, без родителей — два парня в толпе девчонок. И все-таки я не мог ничего ему сказать. Говорил совсем о другом — о том, как ругались и дрались мои родители, как все это в конце концов стало совсем плохо. Об их разводе, о том, что мама стала довольно странной и теперь постоянно консультируется у доктора Финча. Что я практически поселился здесь, в этом доме, потому что она не в состоянии мной заниматься.
Тяжело иметь больную мать, — заключил Нейл. —
Моя мама тоже не справлялась со мной. Как, впрочем, и отец.
Да, и мой тоже. Он никогда не хочет меня видеть. А мама — она целиком ушла в себя и свои заботы. Мне кажется, ей действительно было очень плохо, и поэтому сейчас просто необходимо заняться собой.
А ты вроде как и не у дел? — уточнил Нейл.
Нуда.
Понятно, именно так. Поэтому она и сунула тебя в сумасшедший дом еще более сумасшедшего доктора
Финча.
Так вы считаете, что он сумасшедший?
В хорошем смысле. Я считаю, что он гений. Прекрасно понимаю, что он спас мне жизнь. — А потом, совершенно внезапно, добавил: — И он был первым человеком, которому я признался, что я гей,
Правда? — удивился я. Наконец-то он это произнес. А то я уже начал думать, что Хоуп ошиблась. Он казался таким нормальным, таким правильным парнем. Неносил сережку в ухе, не говорил нараспев, не шепелявил.
И яркие цвета не любил, судя по коричневым ботинкам и бледно-голубым джинсам.
Я тоже, — выдавил я.
Что? — Букмсн даже остановился.
Я — гей.
Странно, но для него это оказалось полной неожиданностью. Он даже открыл от изумления рот, резко вдохнув и почти вытаращив глаза.
Ты что, серьезно?
Да, — сказал я, чувствуя себя смущенным. — Я думал, вы знаете, думал, что Хоуп вам об этом сказала.
Святая Мария, Матерь Божья, — пролепетал он. —
Так вот, значит, с чего все это...
-Что?
Ничего. Ты правда гей? — переспросил Букмен.
Правда, — твердо ответил я.
Мы пошли дальше, но через минуту он снова остановился.
— Ты уверен в том, что ты гей? Я имею в виду, когда ты это понял?
Я ответил, что знал это всю жизнь.
— Да, значит, так и есть. — Он усмехнулся.
Мы не спеша шли по Мэйн-стрит мимо закрытых магазинов, и Нейл, немного помолчав, сказал:
— Хочу, чтобы ты знал: как только тебе потребуется поговорить, я готов. То есть и днем и ночью. Можешь говорить со мной о чем угодно — и об этом, и обо всем другом.
Я взглянул на него и подумал, что в искусственно ярком, желтом свете уличных фонарей он особенно красив.
Спасибо.
И не бойся, я не злоупотреблю нашей дружбой.
Хорошо, — ответил я и полез в карман за пачкой
«Мальборо лайт».
Ты куришь?
Да, — признался я. Эту привычку я перенял от Натали. Поначалу я волновался, что Агнес и доктор рассердятся, но они отнеслись к новости очень спокойно, лишь попросили не спалить дом.
Нейл вытащил из кармана зажигалку и поднес мне.
—- Спасибо, — поблагодарил я. Курение стало моим любимым занятием. Сигарета моментально приносила успокоение и комфорт, не важно, где и когда. Неудивительно, что родители так много курят. Та часть меня, которая готова была часами полировать какую-нибудь блестящую безделушку или расчесывать волосы, пока не начинала саднить кожа на голове, теперь поминутно закуривала. А потом аккуратно гасила сигареты. Оказалось, что всю жизнь я был заядлым курильщиком. Просто под рукой не было сигарет.
