Душевнобольного, бездомного, находящегося в розыске, пристроить его можно было только к доктору Финчу.
— Давайте я позвоню, — в конце концов решилась мать. Поговорив и повесив трубку, она нацарапала адрес на обратной стороне спичечного коробка. Потом, вместо того, чтобы отдать Цезарю спички, оторвала крышку.
— Отправляйся, — скомандовала она.
Дороти взяла спички и поднесла их к стоящей на кухонном столе свече. Они ярко загорелись.
— Как красиво, — произнесла она.
В доме Финчей дровосек обнаружил Натали и безумно в нее влюбился.
Поначалу он вызвал у нее отвращение.
— Отвали от меня, ты, недостающее звено, — фыркнула Натали, хлопнув его по руке острым краем свитка алюминиевой фольги, одного из многих, оставшихся со времен Джорэнны.
Однако его настойчивость, проявлявшаяся в форме любезностей типа «Потряси для меня животиком» или «Я дам тебе сто долларов» в конце концов растопила ее холодность.
Однажды вечером, когда мы с Натали прогуливались до колледжа Смит и обратно, она внезапно повернулась ко мне и сказала:
— Ни за что не догадаешься, что я сделала.
Я знал, что мне и вправду слабо придумать, что она способна отмочить. Поэтому просто спросил: -Что?
— Переспала с Цезарем Мендозой.
— Шутишь! Переспала с дровосеком?
— Даже еще хуже.
— Правда? Что же может быть хуже, чем переспать с этим чучелом?
— Переспать с ним за деньги. — Она показала две новенькие хрустящие двадцатидолларовые бумажки. -— Теперь к списку собственных жизненных достижений я могу добавить титул «проститутка».
— И что? Вы с ним встречаетесь?
— Нет, — ответила она. — Я заставила папу вышвырнуть его из дома. Когда мы вернемся, его уже там не будет.
На всякий случай нужно будет обыскать все углы. Даже за сараем. Я этому лунатику ни капли не верю.
Вернувшись, мы обыскали весь дом и нигде его не нашли. Так же внезапно, как этот человек появился в моей жизни, он из нее и исчез. Я решил, что это был просто вирус, который мама подхватила в дурдоме, а потом принесла домой и распространила.
Спустя неделю, когда концентрация лекарств у матери в крови достигла оптимального уровня, мать пришла в себя и едва могла вспомнить того папочку, которого сама же и привезла.
— Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать. Весь эпизод оказался слишком эмоционально насыщенным, и сейчас у меня просто не хватит энергии еще раз все это пережить.
Она выглядела обессиленной, слабой, потерявшей жизненную энергию.
— Думаю, это был мой последний рецидив психопатии. Кажется, я наконец пробилась к собственному творческому подсознанию.
Я дивился тому, как мать воспринимает свое сумасшествие. Для нее припадок психопатии был равнозначен творческой командировке.
Дороти на мои приставания, как такое могло случиться, сказала только:
— Это наше с твоей матерью дело.
На самом деле все было не совсем так. Еще долго после того, как Цезарь Мендоза исчез, оставалась его грибковая инфекция.
— Меня мучит ужасный зуд, — пожаловалась однажды вечером мать.
— Меня тоже. И какие-то белые выделения, — поддержала Дороти.
Натали сформулировала лучше всех:
— Бог мой! У меня дыра выглядит так, словно чистит зубы. Полна пены.
Внутреннее расследование
В розовом доме царило угольно-черное настроение. Над нашими головами, словно одна из дурацких шляпок Агнес, повисло ощущение неизбежности рока. Несколько пациентов доктора Финча бросили лечение, что неминуемо влекло за собой сокращение гонораров. Налоговое управление США все более угрожающим тоном предупреждало о конфискации дома в качестве погашения десятилетней задолженности по налогам. А сам доктор все глубже входил в состояние своей знаменитой депрессии.
Стресс вызвал на голове Хоуп сильнейший псориаз, что привело к невероятному количеству снежинок, то есть, попросту говоря, перхоти. Она часами сидела на диване в телевизионной комнате или в кухне, на стуле возле плиты, и читала полное собрание стихотворений Эмили Дикинсон, ни на минуту не переставая медленно и упорно чесаться. Казалось, она впала в состояние своеобразного транса. Пальцы оставляли ее голову лишь для того, чтобы быстро перевернуть страницу. Перхоть собиралась на плечах, а потом осыпалась дальше — по спине и груди. Выглядела Хоуп, словно актриса, решившая немного передохнуть во время съемок метели.
— Ну и мерзость, — в один прекрасный день не сдержалась Натали, которой потребовалось что-то достать из холодильника.
Хоуп не реагировала.
— Я сказала, ну и мерзость, когда ты сидишь здесь вот так и чешешься. Черт возьми, ты давно смотрела на себя в зеркало? — не унималась Натали, размахивая в воздухе куском ветчины.
Хоуп лишь молча перевернула очередную страницу. Натали откусила ветчину. Подошла к плите, поближе к тому месту, где сидела Хоуп.
— Очнись! — возгласила она. — Ты как псина, которая расчесывает себя до крови.
Хоуп не отвечала.
Натали взглянула на меня и выразительно закатила глаза. Я как раз вошел в кухню, чтобы налить воды, и стоял, прислонившись к раковине.
— Хоуп — дура ненормальная, — заявила Натали, в последний раз откусив ветчину. Шкурку она бросила на колени сестре, и та попала как раз на середину книги.
— Черт подери, ну и сучка же ты! — взорвалась наконец Хоуп. Схватила ветчинную шкурку и швырнула ее через всю кухню, в сторону висящего на стене телефона, но немного промахнулась. Шкурка упала в прихожей, как раз под висящими на вешалке пальто.
Натали рассмеялась:
— О, наша чопорная мисс Хоуп умеет сердиться, — начала дразнить она. — Злючка, злючка, злючка!
Хоуп глубоко вдохнула, потом выдохнула, вытерла книгу полой рубашки и начала мурлыкать «Невероятную мечту».
— Так, значит, ты просто меня игнорируешь, — продолжала наступление Натали. С этими словами она наклонилась и начала яростно, двумя руками, скрести сестре голову. В воздух тут же поднялось целое облако белых частичек сухой кожи.
— М-мм, — словно кошка, замурлыкала Хоуп. — А это очень даже приятно.
Натали моментально прекратила.
— Ты просто ничтожество.
Она сердито топнула и снова подошла к холодильнику. Открыв дверцу, вынула кусок сыра, красивый и блестящий. Натали укусила его, тут же сморщилась и плюнула себе в руку.
— Тьфу ты, черт, в этом доме совсем нечего есть.
— Агнес пошла в магазин, — успокоил я.
— Когда?
— Точно не знаю. С час тому назад или больше. Я уже потерял счет времени.
