— Отправляйся к себе и спи. Я работаю очень тихо.
— Да одно твое бормотание чего стоит! Прекрати хотя бы его!
— Я не бормочу.
— Нет, бормочешь. Я прекрасно тебя слышу через стену. Ты бормочешь и поешь эти чертовы «Джингл беллз».
Сейчас ведь даже и не Рождество!
Хоуп разворачивается и уходит к себе в комнату. Агнес продолжает подметать.
— Я вовсе ничего не бормотала, — произносит она вслух. — Ну и дети! Совсем ненормальные.
На следующее утро я смотрю на лежащую на полу елку, и она напоминает мне остов индейки. Почему-то елки и птичьи кости с трудом находят дорогу за пределы этого дома.
Ко Дню благодарения здесь готовятся очень деловито и сосредоточенно, а вот убираться потом никто не хочет.
Интересно, что перед праздником Натали способна не спать двое суток подряд, может в одиночку вычистить и вымыть весь дом, готова собственноручно приготовить праздничный пир на двадцать человек. Причем сделает все это без единой жалобы. Зато потом сковородки, кастрюли и тарелки будут лежать немытыми несколько недель. Сама индейка, теперь уже в виде кучи костей, будет кочевать из комнаты в комнату. Вполне можно, скажем, сегодня увидеть ее на телевизоре, а на следующий день — в ванной комнате под раковиной. Вот только в мусорном ведре ее встретить невозможно.
В этом доме мне удавалось увидеть ископаемые кости эпохи администрации Никсона. Они могли бы представить интерес для археологов.
В конце концов, кастрюли будут вымыты, стаканы вернутся на заселенные тараканами буфетные полки, а ложки и вилки явятся на белый свет из-под кучи грязной посуды. Однако скелет елки и кости индейки так и будут лежать где-нибудь на видном месте.
Бегом с ножницами
У Натали закончилась чистая одежда, а она никак не могла заставить себя постирать всю кучу, а потому заявляла:
— Ой, ну зачем суетиться? Все равно все опять испачкается.
И вот уже третий день подряд она ходила в макдоналдсовской синтетической униформе.
— Ты уверена, что это не запрещено? — поинтересовался я. Если преступление — переодеться полицейским, то, может быть, нельзя и ходить на людях в облике представителя самого любимого в мире ресторана быстрого питания?
— Это абсолютно законно. Я действительно там работаю. Просто не сегодня.
В тот день мы наблюдали за китами недалеко от побережья Кэйп-Код. На мне были обрезанные по колено джинсы и футболка, а на Натали — униформа, потому что кроме нее она взяла с собой только купальный костюм.
— Тебе не жарко?
Натали провела рукой по лбу. От пота волосы прилипли к лицу.
— Да, довольно жарко. Но в ресторане еще жарче, честное слово.
Мне пришлось ей поверить, потому что сам я в «Макдоналдсе» не работал. И это было нечестно. Мы всегда вместе подавали заявления о приеме, и ни один из нас не имел опыта. Так почему же, в конце концов, выбрали ее, а не меня?
— Может быть, им не понравились твои хитрые глаза? — проницательно предположила Натали.
В результате я, как обычно, сидел без денег, если не считать тех двадцати долларов, которыми ссудила меня Хоуп. А у Натали было целых сто семьдесят пять долларов — она только что получила первую зарплату. Поэтому наше небольшое путешествие оплачивала она.
— Это кит? — спросила Натали, прищурившись и показывая в море.
— Это просто грязный мусорный мешок, — предположила стоявшая рядом с нами пожилая леди, — я уже его видела пять минуть назад. Пока разобралась, что к чему, истратила целых четыре кадра. Четыре замечательных кадра — прямиком в помойку. Зачем мне четыре фотографии мусорного мешка? Вот если бы мы за ними охотились, тогда другое дело: тогда бы я и целой пленки не пожалела.
Мы тихонько отошли от нее подальше.
— Старая полоумная карга, — пробормотала Натали.
— Как я ненавижу стариков! — поддержал я. — Они совершенно слабоумные. Почему ее не запрут в доме престарелых?
— Не мешало бы. Надеюсь, она свалится за борт.
Натали внимательно осмотрела поверхность воды в надежде увидеть кита.
— Жаль, что я забыла солнечные очки. Оставила в номере вместе с этими дурацкими сережками. А без сережек я чувствую себя, как голая.
— Ты прекрасно выглядишь. То есть, я хочу сказать, никто не заметит, что ты без сережек. Потому что на тебе форма «Макдоналдса».
— Знаешь что? Сначала я ненавидела эту форму, а теперь она мне нравится. — Натали изобразила поклон. — Больше ничего на мне нормально не сидит. Я всегда злюсь на Агнес за то, что она носит синтетику, но, видишь ли... —
Натали снова наклонилась, — иметь возможность свободно двигаться — в этом определенно что-то есть. Мне кажется, я не смогу уже снова надеть джинсы.
— Нельзя же везде ходить в униформе. Люди подумают, что ты сбрендила.
— Не подумают, — фыркнула она. — Они решат, что я деловая девушка, которая возвращается со службы.
— И решила завернуть посмотреть на китов?
— О, здесь-то и подавно никто ничего не замечает. Все смотрят туда, в море, пытаясь разглядеть китов, которые и не собираются появляться.
Я засунул руку в задний карман и вытащил пачку «Мальборо лайт». Хотел прикурить, но ветер гасил одну спичку за другой.
— Встань-ка передо мной, — попросил я. — Прикрой от ветра.
Натали подвинулась, я наклонился и закурил.
— Эй, осторожнее, — забеспокоилась она. — Форма может загореться.
Нет ничего лучше свежего воздуха, солнца и сигареты.
— Здесь здорово. Почему мы так редко куда-нибудь выбираемся?
— Потому что у нас никогда нет денег. А кроме того, в доме постоянно случаются какие-то кризисы, которые нас держат.
— Да, конечно.
Некоторое время мы просто молча смотрели на воду, ни о чем не разговаривая. Если где-то здесь и водились киты, то они явно не собирались навещать наш теплоход.
— Как ты думаешь, нам продадут пиво? — спросила Натали.
— Ты имеешь в виду, там, внутри?
-Да.
— Нет.
— Почему нет? Мы вполне выглядим на восемнадцать.
Игра стоит свеч. Здесь, на палубе, все равно нечего делать, это уж точно.
Мы вошли внутрь и сразу почувствовали, как хорошо, когда не палит солнце.
К бару выстроилась очередь, и мы скромно встали в ее конце.
— Я бы и хот-дог осилила, — призналась Натали.
— Хорошая мысль. Проверь, насколько растягивается твоя униформа.
— Иди в жопу.
— Как скажешь.
