«Да она просто прелесть», — подумал Джон.
— Все мы рано или поздно умрем, так почему бы не жить в свое удовольствие? — Она повернулась к нему. — Кстати, у вас нет, случайно, наручников? Я знаю один классный фокус.
Он прижался ртом к ее маленькой груди, посасывая сосок, пока тот не затвердел.
— Мне на самом деле не семнадцать лет, — призналась она.
Он застонал.
— Мне шестнадцать. Почти.
Он застонал еще громче. Его губы жадно двигались по ее шее.
— Да хоть двенадцать, мне все равно. Ради тридцати дней с тобой я готов до конца жизни гнить в камере смертников.
Джон провел пальцами по упругому плоскому животу Никки.
— Будь я проклят: ни одной растяжки. Пегги Джин вся ими покрыта. Отвратительно.
Никки напряглась.
— Клянусь, у меня никогда в жизни не будет растяжек. Я лучше покончу с собой. Если я когда-нибудь захочу ребенка, то найму какую-нибудь суррогатную корову.
Джон подцепил языком колечко в ее пупке.
— Дети только и знают, что путаться под ногами.
Она потрогала его член.
— Ого, мистер Смайт, что это у нас там? Вы уже готовы?
— Эй, пап! — раздался голос Рикки и топот на лестнице.
— Черт, — прошипел Джек. — Скорей, Никки, спрячься в шкаф или под кровать.
Но было слишком поздно. Рикки распахнул дверь.
— Пап, можем мы заказать пиццу, раз мама… о, привет, Никки, как дела?
Она пожала плечами.
— Да вроде нормально все.
Рикки перевел взгляд на отца.
— Так вот, раз мама загремела в дурку и все такое, можно нам заказать пиццу?
Джон в изумлении уставился на сына.
— Да, конечно, заказывайте.
Рикки просиял.
— Круто. — И он побежал по коридору в свою комнату.
После того как Джон и Никки оделись и Никки переложила одежду из стиральной машины в сушилку, они с ребятами съели три большие пиццы на пятерых.
— Ты разве не должна позвонить отцу и сообщить, где ты? — спросил Джон.
Никки сунула кусок пиццы с пепперони в рот.
— О нет, я делаю все, что захочу. Он меня, кажется, боится.
Джон с Никки сидели вместе на диване, она перекинула свою ногу через его колено. Мальчики сидели на полу, прямо напротив телевизора. Дети пили диетическую колу, а Джон с Никки потягивали водку «Абсолют» из одного стаканчика. Джон обнаружил бутылку в холодильнике, в отделении для овощей, когда искал огурец.
Когда на экране Патрик Бейтман начал орудовать пневматическим молотком, трое мальчиков рассмеялись. Но Никки поставила бумажную тарелку на колени и прикрыла глаза.
— Господи, какая гадость, смотреть невозможно, — она глянула сквозь пальцы.
Пока дети внимательно следили за омерзительной сценой из «Американского психопата-2», Джон думал, что впервые у него такой приятный семейный ужин. Обычно семья сидела на жестких стульях и его жена расспрашивала мальчиков об уроках или воскресной школе. А сам Джон все время мечтал о какой-нибудь девочке, увиденной в «Севентин» или «Джейн». Пегги Джин настаивала, чтобы мальчики выпивали по восемь унций однопроцентного молока. И когда кто-нибудь из мальчиков выходил из-за стола, она поворачивалась к нему и спрашивала: «Дорогой, как прошел твой день?»
Но сидя здесь с Никки и сыновьями, Джон наслаждался каждым мгновением. Еще сегодня, несколько часов назад, он переживал, как будет управляться с домашними делами и работать одновременно. Но Никки ясно дала ему понять, что позаботится о доме и прочем, если он позаботится о ней. И мальчики, похоже, были только счастливы заказать пиццу или поехать в «Макдоналдс». Джон не замечал, чтобы их особенно травмировало то, что их мать поместили в психушку. Кажется, они не имели ничего против Никки: как будто она всегда была здесь.
Более того, когда Никки предложила посмотреть «Американского психопата» по платному каналу, все трое завизжали от радости.
— Ты прелесть, — заявил Робби.
Когда в одиннадцать вечера фильм закончился, Джон сказал сыновьям:
— Теперь, ребята, вам, наверное, пора ложиться. — Вдоволь наевшись пиццы и насмотревшись кровавой резни, они согласились без слова и, прежде чем подняться в комнаты, пожелали всем спокойной ночи.
— Я могла бы остаться на ночь, — предложила Никки.
— Правда?
— Конечно. Я всегда остаюсь на ночь у друзей.
Джон посмотрел на нее так, как смотрят на выигрышный лотерейный билет: с чувством изумления и жадности.
— Правда, у меня волосы совсем как у Кирсти Хьюм? — спросила Никки, вытягивая пару прядок у себя перед носом.
— Ради бога, хватит звать меня мистером Палантино, я чувствую себя стариком. Зови меня Эд. — Одутловатый продюсер порнофильмов лет шестидесяти протянул Максу руку. Они обменялись крепким рукопожатием, и Эд пригласил Макса присесть на диван, а сам уселся в кресло напротив.
— Принести тебе что-нибудь? Содовую, кофе, еще что-то?
— Нет, спасибо, не надо, — ответил Макс, глядя на увеличенные обложки видеокассет в рамах, украшавших стены: «Рокки наносит удар ниже пояса», «Полночь в стиле садо-мазо», «Порнотитаник-2», «Виртуальные игры».
— Ага, смотрите наш товар, да? Это всего лишь немногие из наших бестселлеров. Мы делаем по тридцать фильмов в год, — сообщил Эд, потирая рукой большой живот, как будто он только что плотно поел.
— Вот это да… весьма плодотворно.
— Да, мы открыты всему: снимаем и про гетеро, и про гомо, и про сиськи. Наша студия не ограничивает круг тем: мы делаем фильмы для всех. — Он зажег сигарету. — Вот, например, в прошлом месяце наладили выпуск прокладок для трансвеститов. Извращение, конечно. Но спрос есть.
— Ну это же просто… здорово. — Макс заметил, что местами ковер протерся до дыр от ног многочисленных посетителей. Стены были обиты панелями, потолки низкие. Да, «Игл Студиоз» — это вам не «Метро-Голдвин-Майер».
— Итак, Макс, мы тут с тобой можем хоть весь день тянуть кота за яйца, так что я спрошу напрямую: насколько серьезны твои намерения?
Макс вытер ладонь о колено и провел пальцами по волосам.
— О, мои намерения самые решительные… то есть, понимаете… я серьезно намерен набраться опыта.
— Ну что ж, твои фотографии — это просто фантастика. И сейчас, когда ты сидишь здесь передо мной, мне нравится твоя энергетика. Твоя аура.
— Понятно… ну, это здорово, наверное. Хорошо, что я в жизни не хуже, чем на фото.
— И еще. Должен признаться, меня страшно позабавила твоя история.
