Джон Синклер: Эбби Хоффман вышел на сцену, сгреб микрофон и начал вопить про «нацию свиней» и «осаду Чикаго».
Я сказал: «Милый, это не сулит нам ничего хорошего». Типа дал знак ребятам: «Съебываем отсюда по-быстрому…»
И техники начали стремительно все упаковывать, все, кроме одного микрофона, который был у Эбби. Наконец они сказали: «Ой, Эбби, извини, я должен забрать… сваливай отсюда».
Уэйн Крамер: Наш грузовик стоял прямо сзади, и в ту же минуту, когда мы прекратили играть, мы побросали в него весь наш хлам. Меня еще тащило по полной, и я знал, что стоит нам перестать играть — и начнутся беспорядки. Мы уже не раз это видели — как только мы перестаем играть, толпе больше не на чем сосредоточить внимание, и начинаются беспорядки. И они начались.
Джон Синклер: Я обернулся и увидел волны мусоров, накатывающие на толпу. Наш грузовик выруливал по полю, пофиг, что там не было дороги, нам просто нужен был самый быстрый путь отсюда — и на хуй. Навстречу из Анн-Арбора в грузовике ехали The Up, мы им сказали: «Лучше разворачивайтесь».
К счастью, мы смылись, ха-ха-ха! И разъехались по домам. Но после всей этой катавасии мы чувствовали себя в теме, понимаешь?
Но лично я был счастлив, что мы свалили из Чикаго целыми и невредимыми, ведь нам надо было выступать — знаешь, нас не ждал самолет, чтобы доставить в очередной колледж прочитать лекцию за пять тысяч долларов, зато ждала куча клубов в Мичигане по двести баксов за концерт.
Дэннис Томпсон: В Чикаго мы должны были выступить единым фронтом, черт побери. И это альтернативная культура? Да ладно. Где же были все остальные группы?
Кроме нас, никто даже носа туда не показал. Это привело меня в ярость. Я знал, что революция на тот момент провалилась — я посмотрел через плечо, никого больше с нами не было. А мы были там, и были первыми кандидатами на публичную казнь. Я сказал: «Вот как. Нет никакой революции. Ей неоткуда взяться. Все это хуйня. Движение умерло».
Дэнни Филдс: Я пошел на выступление МС5 в первые выходные осени 1968 года. Они встретили меня в аэропорту и привезли к себе домой. Конечно, я был просто ошеломлен. Сроду не видел ничего подобного. Джон Синклер, менеджер МС5, озарял все вокруг своим обаянием, энергией и умом. Даже просто его внешность и размеры — из тех, кого я встречал, он был самым потрясающим человеком — и этот дом!
Уэйн Крамер: Еще до чикагских беспорядков мы переехали из Детройта в Анн-Арбор, из-за расовых беспорядков в 1967 году. Это было по-настоящему страшно. Я жил на перекрестке Второй и Александрин, и первые несколько убийств произошли чуть ли не у меня под окнами. Всю кашу заварили полицейские убийцы. Мусора просто посходили с ума, и целую неделю стреляли там — убили человек сорок-пятьдесят.
После этого стало совсем хуево. Изнасиловали кое-кого из наших подружек, а нас несколько раз грабили. Представь, приходишь на репетиционную точку, дверь взломана, трех гитар как не бывало. Так что мы переехали в студенческую коммуну в Анн-Арбор.
Дэнни Филдс: На Фратернити роу было что-то типа коммуны викингов. Повсюду сотни спален, каждую спальню хозяева разукрасили кто во что горазд, сплошная психоделика. Кровати на полу, с потолка свисают тряпки, типичные приколы шестидесятых. В подвалах сплошь печатные станки, дизайнерские студии, мастерские и темные комнаты. Оттуда, из подвального завода, вышла масса их пропагандистских плакатов. И везде «Красные книги». Кучи «Красных книг» Мао. У тебя обязана была быть «Красная книга». Их делали любых размеров, валялись они на каждом шагу.
Уэйн Крамер: Каждый из нас был влюблен в собственную праведность. Вообще, слово «праведный» в то время использовали сплошь и рядом. «Это неправедно, чувак… Нет, это апогей праведности, чувак…»
Мы были в курсе, что весь мир — сплошной отстой, и не собирались становиться его частью. Мы хотели альтернативной жизни, а если проще, не вставать рано утром и не переться на работу.
Знаешь, все было в стиле «Это отстой, то отстой, обывательщина» или «Это не прикольно». Работать в «Биг бое»
[12]
— отстой, а играть в группе — прикольно, пойти на дрэг-стрип — прикольно, гонять на тачке и пить пиво — тоже прикольно. Все было на уровне подсознания — именно на этом уровне мы и вырабатывали свою политику. Мы стремились придумывать разные способы бытия.
Так что нашей политической программой стала дурь, рок-н-ролл и ебля на улицах. Наша исходная программа состояла из этих трех пунктов, потом разрослась до десяти, когда мы начали прикалываться, что, мол, все это на полном серьезе. А потом мы замутили партию «Белые пантеры», которая исходно была фэн-клубом МС5. В оригинале она называлась «Социальный и спортивный клуб МС5». Как раз начались разговоры о «Черных пантерах» и революционном брожении, так что вышло: «А что, давайте переименуемся в «Белых пантер». Ага, мы теперь будем «Белыми пантерами»».
Дэнни Филдс: С одной стороны, политика революции, свободы и равенства, а с другой — молчаливые женщины в длинных платьях, собравшиеся на кухне, которые готовят и подают на стол груды хавки, а мужчины им потом даже не разрешают присоединиться к трапезе.
Мужчины и женщины не ели вместе. Мужчины ели перед концертом или после концерта. Они приходили домой и стучали кулаком по столу, как их пещерные предки. А женщины были очень тихие. От них не было слышно ни слова. Каждая должна была прислуживать своему мужчине молча.
Кэти Эштон: Джон Синклер был свиньей. Он запудрил ребятам мозги до такой степени, что они поверили в его политическую лабуду. В эту ересь в духе «брат и сестра», которая хорошо смотрелась на сцене, но…
Для меня все это было несерьезно. Как и для братьев с Игги, так что дороги МС5 и Stooges начали расходиться. МС5 по-прежнему оставалась хорошей командой, но перестала прикалывать.
Они стали шовинистами. Я определенно не подходила на роль надомной служанки, а они тяготели именно к этому. Я не походила на девушек из Транс-лав. Они были ошеломительно покорны, а я настраивалась на тусовочный лад, наряжалась и отправлялась куда-нибудь на всю ночь, они же, стоя на коленях, скребли пол. Я думала, они сошли с ума, что позволяют так с собой обращаться.
Уэйн Крамер: Мы были ублюдками-сексистами. Совершенно не политкорректными. Много трепались, что мы революционные, новые и иные, но на самом деле парни просто-напросто уходили ебаться, а женщины не имели права даже жаловаться на это.
А если девушки жаловались, они считались буржуазными суками, контрреволюционерками. Ага, мы в таких случаях долго исходили говном. Мы попробовали свободную любовь, ничего не вышло, и мы вернулись к традиционному способу: «Нет, дорогая, я никого не ебал в дороге, да, кстати, надо бы зайти в вендиспансер».
По числу заходов я занимал почетное второе место — ловил трипак девять раз, но результат Дэнниса был круче — двенадцать раз.
