Группа Патти Смит играла на стадионе в Тампе, во Флориде. Это место было похоже на что-то из «Spinal Tap».
[62]
Это был тот самый кошмарный стадион, где обычно выступали Тед Нюджент, Aerosmith и Kiss.
Патти Смит играла на разогреве у Боба Сигера, и их выступление с треском провалилось. Все шло классически: Патти с группой спели первую песню, но аплодисментов не было. Публика просто тупо втыкала. Они начали вторую песню, «Ain’t It Strange», и Патти закружилась. Сцена была действительно высокой, метра три-четыре до земли, а внизу — яма, прикрытая щитом из грубо сколоченных досок.
Джей Ди Даггерти: Мы играли на разогреве у Боба Сигера, и они не разрешили нам включить все освещение. Патти упала со сцены, когда пела «Ain’t It Strange», песню о противостоянии Богу. Тема песни — обращение к богу: «Давай, покажи мне свой лучший удар, я могу принять его, ты, мудак!», очень дерзкий вызов — вроде: «Мы будем биться на твоих условиях!»
Джеймс Грауэрхольц: Патти говорила мне, что она представляла себе это выступление как слияние в экстазе жизни и смерти. Во время выступлений она придерживалась философии «кружащегося дервиша» и думала, что впасть в транс — ее долг перед публикой. Она рассказывала мне, что часто мастурбирует на сцене.
Ленни Кай: Мы с Патти всегда исполняли небольшой балет в середине «Ain’t It Strange». Потом она спела ту часть песни, где она бросает вызов богу — «Давай, боже, сделай первое движение!» — и закрутилась.
Мы играли песню, и в тот момент глубоко ушли в себя, импровизировали, начали раскачивать ритм; Патти кружилась и кружилась, она приблизилась к микрофону — и исчезла.
Джей Ди Даггерти: Было темно, а на полу стоял монитор, который Патти не заметила, потому что он был черным. Она упала назад. Я видел, как она падала, и первой моей мыслью было: «О боже, она или погибла, или сейчас прыгнет обратно на сцену», — а потом пришла вторая мысль: «Ох, елки! Я остался без работы». Знаете, это нормальная человеческая реакция, но я до сих пор чувствую себя виноватым из-за того, что так подумал.
Джим Маршалл: Патти буквально улетела спиной со сцены. Я стоял в метре от нее, когда она начала падать. Я поднял руки, пытался ее поймать. Ее брат, Тод, был администратором группы — он стоял с другой стороны, и он тоже пытался поймать ее.
Патти ударилась основанием шеи о доски в яме — БАМ! Потом она тяжело упала и второй раз ударилась головой — об пол. Кровь была повсюду. Я не знаю, приглючилось мне или это было на самом деле, но я слышал что-то вроде громкого хруста, похожего на тот, который раздался, когда Джо Тейсмен сломал ногу: КРАК!
Было очевидно, что ебнулась она сильно. Она подергивалась, везде была кровь, похоже было, что она сломала себе шею. Ее положили на большие носилки с колесиками и увезли в больницу. Никаких посещений. Я думаю, ее ребята решили, что она сломала себе шею, и на следующий день ее забрали на самолете в Нью-Йорк.
Ленни Кай: Концерты становились все безумнее и безумнее. Казалось, что тотальный хаос — единственный вариант выступления. Когда Патти упала со сцены в Тампе и сломала шейный позвонок, показалось, что это — точка.
С этой минуты вселенная стала сжиматься. Мы бросили наш вызов так высоко, как только смогли. Это было «Иисус умер за чьи-то грехи, но это были не мои грехи».
После падения для нас настал черед «успокоения». Мы оказались на обочине. Нам пришлось отказаться от турне по Европе. Мы просидели дома год, тот самый год, когда панк завоевал мир. А мы, погрязшие в разочаровании, остались на запасном пути.
Джей Ди Даггерти: С тех пор мы ни разу не исполняли «Gloria». Мне кажется, Патти изменилась и осознала собственную духовность и некую духовную систему. Думаю, она стала воспринимать мир по-другому. Я не обсуждал с ней эту тему, это мое личное мнение. Она разрабатывала темы воскрешения и перехода в другое пространство, а я в то время размышлял над темой распятия, моей персональной Голгофой. Мы вернулись в Нью-Йорк и оказались безработными. Это было время, когда мне казалось, что надраться днем — не такая уж плохая мысль.
Легс Макнил: Патти прислала мне записку, в которой благодарила меня за интервью и просила позвонить ей. Конечно, я позвонил. Я слышал о том, что она упала со сцены во Флориде, но я не знал, насколько сильно она разбилась. Я думал, что все не очень серьезно, потому что тогда из года в год появлялись истории о том, как Игги летал со сцены, и никто даже не задумывался, остался ли он целым.
Тогда люди все еще казались несокрушимыми. Все обладали какой-то карикатурной жизнестойкостью. При всех сексуальных приключениях, наркотиках, падениях, которые были в жизни каждого, все оставались целыми и невредимыми. Но Патти пострадала, она на самом деле попала в беду. Она попросила меня не смешить ее, потому что ей было больно смеяться.
Джим Кэролл: Патти всегда казалась мне истинной христианкой; по-настоящему истинной христианкой. Она не ходила в церковь, но она часто читала Библию. Люди говорили о словах ее песни «Иисус умер за чьи-то грехи, но это были не мои грехи», но для меня она всегда оставалась христианкой.
Не знаю, может быть, она понимала, что в детстве я был католиком и на самом деле всегда католиком оставался. Я люблю ритуалы католицизма. Я ненавижу ебаную политику, и папу и все прочее, но католические ритуалы — это волшебно. Я думаю, месса — это волшебный ритуал во имя Бога, это — пресуществление, и смысл креста — я имею в виду терновый венец? Подвергнуться бичеванию? Это и есть панк-рок. Я вспоминаю, как говорил это однажды ночью на шоу Тома Снайдера, а он ответил: «Некоторые люди — не я, но многие люди — могут подумать, что это богохульство».
Я ответил: «Не так, Том, потому что я сам — из очень религиозной среды». Ха-ха-ха! Ребята, я потом получал письма!
Часть пятая Найти и уничтожить
1978–1980
Глава 32
Потому что ночь
Легс Макнил: Панк казался нам свежим и ярким явлением, могучим культом. Панк не был явлением политическим. Хотя, возможно, в некотором роде он все же был связан с политикой. Однако панк был замечателен тем, что в нем не было политической программы. Сутью панка была настоящая свобода, свобода личности. Делать что угодно, лишь бы задеть взрослых. Просто быть таким отвратительным, каким сможешь. Это казалось восхитительным, радостно возбуждающим. Быть такими, какими мы были на самом деле. Знаете что? Я просто обожал это.
Вспоминаю, что больше всего любил ночи, когда мы просто выпивали и бродили по Ист-Виллидж и валяли мусорные баки. Просто ночь. Просто ночь. Просто сознание, что такие ночи повторятся снова. И ты сможешь опять пойти гулять, понимаешь? Это казалось замечательным. Мурлыкать про себя какую-нибудь песню и ждать приключений — это было то, что надо. Снимать девочек. Рисковать своей задницей. Отправляться в такие глубины фантазии, где раньше никогда не был.
