Нельзя описать словами весь ужас падения с Ла-Редондес, но едва ли не хуже приходилось через несколько минут, когда колеса с ревом огибали Ле-Барат. Стоило Патрулю осознать, что единственная надежда для них — устремиться к вершине Шез-де-Диабле, а главное — что Перлита и на миг не допускает мысли о какой-то там опасности, мужчину охватило философское настроение. Безумно жаль, конечно, крошку Иридасею: так мало повидала на свете… (Девочка безмятежно пускала пузыри на заднем сиденье.) С другой стороны, еще можно погрезить о блаженной жизни, которую они провели бы втроем, не ведая гроз и несчастий.
После короткого спуска, во время которого у седоков чуть не повылезали глаза, казалось, автомобиль очень медленно и осторожно воспарил над землей.
Трудно сказать, что сыграло решающую роль — инженерный гений создателя трека или материнский инстинкт де Зубии. Может, все сразу.
На последнем вираже Перлита выжала-таки сто двадцать км в час, на которые, собственно, и была рассчитана трасса. Такой близкий и такой далекий пик манил друзей, громко взывая: «Эй, это же я, неколебимый утес на твердой планете. Идите ко мне!» И тут разогнавшуюся машину занесло; послышался громкий хруст и некое злое шипение. «Диабло» бешено затрясся.
Ла-Редондес-Комплеха неисправимо пострадала от аварии. Азафран приготовился рухнуть на острые скалы. Он бросил прощальный взгляд на де Зубию: дама рулила, точно заправский гонщик, сияла глазами и преглупо улыбалась до ушей. Патруль обернулся: малышка лежала на спине, размахивая ручонками из стороны в сторону, и делала «бррр, брррр», а над нею, за щелью заднего окна, проносился мимо разрушенный участок дороги, похожий на останки распадающегося лайнера. Колеса машины отчаянно застонали, но все же ухитрились выползти на твердую землю.
Понимая, что выкроила для себя передышку, Перлита остановилась на обочине, чтобы как следует накормить ребенка перед дальней дорогой. Беглецы уселись у стены наблюдательной вышки, свесили ноги над обрывом, де Зубия с торжествующей улыбкой опустила платье до пояса и приложила девочку к теплой груди, содрогающейся от невольных рыданий.
Далеко внизу, у подножия Ла-Редондес-Руинада
[32]
, затормозил один из гоночных «фиатов». Из него разом выскочили трое. Наемные убийцы? Местная служба порядка? Соблазнительная, горьковато-сладкая женщина-детектив из Андухара с ряжеными помощниками? С такого расстояния сложно было определить. Вроде бы они задирали головы, пытаясь разглядеть против солнца мужчину, женщину и мирно посапывающую за едой малышку.
Никто в этом мире не безгрешен. Решив, что настала пора уносить ноги, Перлита вознамерилась вынуть землисто-темный сосок из перемазанных густым молоком губ засыпающей дочки, но та вдруг оживилась и зачмокала с новой силой. Так уж они устроены, эти младенцы: всегда ждут подвоха со следующей кормежкой.
И все бы хорошо, только с юга, огибая озеро, на полном ходу мчалась кавалькада автомобилей. Передние ярко мигали фарами. Несколько минут — и они устремятся вверх по склону.
На этот раз Перлита решительно вытащила грудь из ротика Иридасеи. Девочку неудержимо клонило ко сну. Бережно уложив ее в специальное гнездышко на заднем сиденье, друзья забрались в машину сами. Мотор заворчал, и «диабло» резко сорвался вперед. У подножия дорога раздваивалась. Одна ветка, для участников гонки, бежала по вечному кругу. Де Зубия выбрала вторую — ту, что стрелой уводила прочь и не возвращалась.
Эпилог
И еще раз о мире велоспорта. Вспомним, как в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году Жак Анкетиль наскоро поужинал и после целые сутки провел в седле ради блестящей победы в шестисоткилометровом заезде Бордо — Париж. Не забудем и Эдди Меркса, который выиграл больше состязаний, чем любой из гонщиков; правда, речь о другом — о том, как на «Большой Петле» семьдесят пятого, уже «побитый» Тевенье в горах, он по неосторожности угодил в банальный завал еще перед стартом очередного этапа, сломал себе ключицу, проколол брюшную полость, однако продолжал борьбу, принимая только жидкую пищу, обходясь без единой таблетки (чтобы не связываться со службой допингового контроля), и еще до Парижа вырвал у соперника тридцать три секунды. Подумаем о Бернаре Ино: последние восемь километров гонки Льеж — Бастонья — Льеж он ехал в снежную метель с непокрытой головой, пальцы его примерзли к рулю, руки и ноги онемели, зато к финишу Эдди опередил всех на девять с половиной минут.
Помянем же добрым словом и обычных смертных, чья теплая плоть и кровь намного ближе нам, чем холодный мрамор богов: Роберта Миллера и Эдди Шеперса, тех, что с обеих сторон отважно прикрывали Стива Роше от безжалостных пинков и ударов tifosi на той исторической «Джиро»; ну и, конечно же, истинного святого велогонок, человека, с которым Патруль Азафран, пожалуй, с особенной охотой проехал бы любую дистанцию, — прежде всего распечатку этой статьи я посвящаю самому человечному из велогонщиков, Фредди Мертенсу
[33]
.
И в заключение, остановившись у мемориала, посвященного Томми Симпсону и другим несчастным, одиноким душам, глядя на золотистый закат над Дюранс и темный гребень Мон-Венту, выслушаем слова Антуана Блондена, известного журналиста, писателя и страстного поклонника спорта: «Мы, болельщики, мечтаем об ангелах в седле, чистых и непорочных, точно сам святой Петр, таинственным образом неподвластных взлетам и падениям нашего продажного общества. И все-таки есть некое благородство в людях, готовых пройти бог весть какие глубины преисподней, лишь бы отыскать в себе крупицу лучшего.
Право, порой даже хочется остановить их, дескать, зачем же так, но, с другой стороны, втайне мы все гордимся их достижениями. Изнуренные тела, осунувшиеся лица — что это, как не священная жертва на нашем с вами алтаре?»
