— Она похожа на мою невесту в Экбатане. Ее братья берегут для меня ее девственность. Другой игрок бьет кулаком по столу:
— Меня волнуют только бляди. Вдали от их объятий кровь моя холодна.
Рукой удерживая в горле крик, с непокрытой головой, Серж ринулся под струи ливня.
Кмент умолк перед матерью; он смотрит на нее сквозь прутья решетки, затаив дыхание, другие дети опустили головы; та, что держала умирающего ребенка и качала его под луной, склонилась к деревянной двери камеры; растрепанные волосы спадают на блестящий выпуклый лоб. Она кусает ворот своего платья накрашенными губами. В первое свидание сторож прогнал их, он бил по решетке прикладом винтовки; мать вопила, вцепившись в прутья, винтовка крошила ей пальцы:
— Ублюдки. Ублюдки.
Солдаты прогнали детей. Посреди двора, который стража из-за жары пересекает бегом, дети слышат крики матери и стражников, избивающих ее в камере, свист ремней и грохот прикладов. Они дрожат, солдаты держат их за плечи, зубы Кмента стучат за покрытыми пеной губами. Мало — помалу мать согласилась видеться с ними; но однажды она притянула к себе голову Кмента, которую он просунул меж прутьев ограды, и стала гладить ее, сперва лишь слегка касаясь, потом запустила в волосы пальцы, потом прижала голову к себе и стала ласкать ее быстрыми движениями от щек к затылку. Кмент напуган, вырывается, стражник хватает винтовку. Мать ослабила объятья, Кмент отпрянул от нее. Она плачет, обхватив голову руками; в коридоре тюрьмы появилась группа солдат; они оскорбляют узников, закатывают по локоть рукава, хватают друг друга за яйца, толкают детей; у каждого на плече полотенце, в кармане шортов — кусок мыла; один из них походя проводит рукой по бедрам старшей сестры Кмента, та отпрянула к брату, солдат рывком прижимает ее к своей груди, его пальцы скользят по ее бедру, впиваясь в него. Кмент оттаскивает девочку за плечи, бьет солдата в живот, солдат отпускает добычу, девочка вырывается, бежит к часовому; солдат хватает Кмента за горло, раздирает ему рубаху, бьет кулаком в пах, опрокидывает на пол, пинает ногами; другие солдаты расступились; солдат рычит, изрыгая пену, склонившись над Кментом, Кмент слизывает пену с губ; подбегает часовой, упирает ствол винтовки в висок солдата, тот, почувствовав холод металла, стихает, разжимает зубы и кулаки, отпускает окровавленное ухо Кмента, поднимается, пихает ногой голову оглушенного парня, утирает пену с подбородка, поднимает своими ручищами полотенце, упавшее на живот Кмента.
Часовой поднимает Кмента, тащит его в полицейский участок, бросает на скамью, будит солдата, отдыхающего после смены; солдат поднимается с противоположной скамьи, идет во двор, наполняет ведро водой. Кмент шевелит губами, на его глазах, ранах, ссадинах, копошатся мухи; с противоположной скамьи соскакивает щенок — он спал там, примостившись в ногах у солдата. Он ковыляет к дверям, но яростное солнце заставляет его отступить, он утыкается в свисающую на землю руку Кмента и лижет ее. Вернувшийся солдат в забрызганной до плеча гимнастерке промывает раны. У него светлые волосы, белая майка под гимнастеркой, кожа за ушами припухла, вокруг талии вместо ремня повязана веревочка, на гимнастерке — следы крови, из наружного кармана торчит вилка. Движение его неловки, щенок с трудом уворачивается от брызг. Из душа выходят солдаты, один из них поднимает со стола ведерко с кофе, наклоняет и пьет; его горло дрожит, кофе стекает по шейным артериям; увидев низкорослого блондина, склонившегося над Кментом:
— Эх, лодочник, когда они тебе отрежут яйца, ты будешь их любить поменьше; бабы, прежде чем улечься с тобой, будут с отвращением теребить твой сдувшийся гульфик.
Они уходят. Кмент вдыхает запах мыла и пота, запах солдат, запах насилия и ненависти. Крестьяне, нищие, женщины, дети боятся этого запаха; он царит над ними повсюду, днем и ночью, он наполняет дома, улицы, мешается с ароматом ночи, деревьев, воды, сдавливает горла женщин спазмом и усмиряет их.
Энаменас, сто лет назад ставший колонией Экбатана, жаждет свободы. Половина его зданий, домов, храмов превращена в тюрьмы. Каждый житель под подозрением. Губернатор приговорен повстанцами к смерти и не находит поддержки у военных. Он молится, беседует с капелланами: тех мало волнуют солдаты, они окормляют офицеров, служат с ними мессы в офицерской столовой, когда бутылки открыты, а слуги заперты в кухне; они отчаянно трусят в ущельях и кидают конфеты солдатам эскорта. Они выписывают газеты для офицеров, иллюстрированные издания и комиксы для солдат, но те предпочитают привезенные из Экбатана журналы с голыми красотками и «Сто двадцать позиций»; капелланы пьют виски с содовой через соломку, они слушают у дверей кухонь и казарм разговоры солдат о женщинах и хлюпанье слюны на их губах. Никто из них не был в горах, в боях. Они завершают на Энаменасе свою активную карьеру: сочувствующие пенсионеры, заботливые монашки ожидают их в метрополии.
После пяти лет войны огромные лесные угодья Энаменаса на три четверти выжжены, пашни заброшены, семьи осиротели. В портах докеры разгружают одно лишь оружие; на складах вместо мешков с зерном — тюки с обмундированием. В полдень, когда солнце жарит сильнее всего, когда крепче запахи земли и людей, грифы и сарычи слетаются к оврагу, дети с криками сбегаются туда же, птицы уже разрывают трупы, волочат их к норам, протыкают клювами скулы и груди; дети кричат, присев на корточки у края оврага, стервятники верещат, разбрызгивая кровь; один стервятник, оставив добычу, поднимается, волоча тяжелое брюхо, по склону, бьет клювом ребенка в руку, в колено. Ночью шакалы сгоняют забрызганных кровью и ошметками плоти птиц. Экскаваторы выгребают среди трупов тела новорожденных с разбитыми головками: это дети, родившиеся после изнасилования. Других новорожденных отбирают у матерей собаководы: они скармливают их живьем в вольерах.
В начале зимы командование направило двадцать солдат на снежный перевал Тифрит. Они расчищали дорогу от снега. Перевал пересекает центральный горный массив острова на высоте в две тысячи метров. Солдаты жили в палатках, согреваясь жаровнями. Солдаты скалывали лед лопатами, мотыгами, бульдозером. Командовали один унтер — офицер и три капрала.
В первый год войны взвод был поголовно истреблен повстанцами. Солдаты, застигнутые за работой, были расстреляны или зарезаны, изуродованы ударами мотыг и лопат; с раскрытыми ртами они остались лежать на снегу, палатки и оборудование были разграблены или сожжены. Вертолет, доставивший почту, садился на пепелище; трупы были полу обглоданы лисами. Назавтра новый взвод был отправлен на перевал, поставлены новые палатки и зажжены жаровни. Зона военных действий поднялась в горы вблизи района, где нес службу этот отдельный взвод. Солдаты — морские пехотинцы, артиллеристы, пещерный спецназ, холодная сталь кинжала стучит по бедру — прыгают из вертолета; лопасти вздымают слежавшийся снег, голые камни саднят ладони, пилотки защитного цвета стягивают мокрые волосы. Солдаты, построившись, уходят, вертолеты поднимаются над стоптанным снегом и тонут в розовом тумане; солдаты идут по сумрачному склону; они запускают пальцы между пуговиц ширинки и освобождают члены, прилипшие к трусам после ночной поллюции. Под сожженными кедрами они останавливаются, достают фляги, пьют водку; смешанный с пеплом снег тает на лицах и шеях; слетевшееся воронье пьет талую воду из оставленных в снегу следов; шаги солдат созвучны биению сердца; морозный воздух раздирает легкие, засохшие сопли щекочут потрескавшиеся губы; вороны взлетают на молчаливые склоны, усеянные гильзами и обгоревшими ветками. Осколок зеркала, хранящийся на груди, порезал правый сосок Дусана; он снимает пилотку, трет рассыпавшиеся светлые волосы пальцами, смоченными водкой: клопы падают за ворот, ползут по лопаткам; он ежится под гимнастеркой.
