— За причинение ущерба платите двойную цену.
Присев на корточки, он дует на лобок, гасит пламя, проводит ладонью по обуглившимся волоскам, встает и снова занимает свое место у входа.
На заре джип с прицепом едет под эвкалиптами, останавливается у кучи отбросов, три солдата выпрыгивают из джипа, отцепляют прицеп. Под кучей, дрожащей, шевелящейся под ярким солнцем, лежат трупы детей, дравшихся вчера ночью: один задушен, тело другого исполосовано, в черных ранах копошатся блестящие мухи. Солдаты бледнеют, опускают глаза, нерешительно смотрят друг на друга, в горле — ком; потом они переворачивают прицеп, зловонная розовая, зеленая грязь разливается по двум омытым зарей телам. Солдаты плюются, отгоняют мух руками. В полдень джип с прицепом въезжает по песчаному берегу в воду. На другом берегу купаются дети. Солдаты залезают в прицеп, где стоят две бочки с дерьмом, подтаскивают их к воде.
— Постойте, там ребятишки купаются.
— Насрать им на это, грязным ублюдкам, сволочам, сволочам. Они даже жопу не подтирают. Давай, лей говно. От этих блядей всегда воняет.
Солдаты опрокидывают бочки. Дерьмо расплывается по белой воде, образуя темное пятно, оно спускается к детям, охватывает их, пачкает их плечи; задыхаясь, дети плывут к берегу, блюют в теплую воду. Они выходят из воды и, как крысы, разбегаются по песку. Солдаты цепями поднимают бочки в кузов прицепа. В лагере они спускают их в сортирные ямы, их сапоги увязают в черной грязи, кишащей червями; на миг очумев от слепящего солнца, они стоят с онемевшими спинами, вытирают руки о бедра, горячая ткань гимнастерок мнется с сухим шелестом; тяжелыми шагами они идут к палаткам, перед ними на столах в плевках пивной пене лежат куски черного мяса; солдаты усталыми руками берут мясо, едят, потирая ладони, потом залезают в палатки, валятся на свои тюфяки; лежат на спине, раскинув ноги, просунув лоснящиеся ладони под ремни, пряжки блестят, как наконечники копий в пламенеющей тени, испарениях и колебаниях тел. В подвале женщины во сне поводят руками, ногами; в солнечных лучах угольная пыль, смешанная со спермой, потом и высохшей слюной, стекает по холодной бесчувственной коже; парень стоит, упершись согнутой ногой в стену, курит, засунув ладонь под пояс.
В подлеске над палатками медленно и настойчиво летают насекомые, на обугленные листья осыпается, обрушивается пепел и песок.
Парень хлопает в ладоши, женщины просыпаются, встают, подходят к двери, следуя за парнем. Тот открывает дверь, женщины с криком бегут по доскам душевой, встают под струи воды. В углу на мокрых досках, скорчившись, спит высокий, белобрысый, совершенно голый моряк, бедра и плечи в разводах грязи, обмякший член покоится на ляжке; форменная одежда сложена под головой, сапоги, наполненные водой, прислонены к пояснице.
Женщины, привстав на цыпочки, подставляют лица, груди под струи теплой воды, вытекающие из пыльной трубы. Парень резким движением ладони перекрывает кран, женщины тянут руки и рты к трубе; парень задирает ногу, садится на кран верхом; зажав его между ног, он смотрит на женщин, поглаживая кран, открывает наполовину, закрывает, открывает снова, жмет на него двумя руками, открывает до конца, вода брызжет на губы женщин, на их плечи, они трясут волосами, угольные крошки скользят, падают, рассыпаются по полу; губы нескольких женщин искусаны до крови, у некоторых укусы на груди и в паху.
Вверху по улице расположилась ярмарка, там, среди каруселей и балаганов, прячутся повстанцы, чуть ниже — рыбный рынок. Между двух каруселей, у заброшенного сада стоит балаган, сколоченный из досок, кровельного железа и шкур, внутри — прилавок мясника, на дереве еще видны кровавые прожилки, к прилавку привязана голая девушка; только какая — то выцветшая тряпка повязана на ее бедрах; сверху над девушкой висит табличка:
— У нее две пизды.
Весь день мужчины — рыбаки, каменщики, механики — приходят, поднимают тряпку, трогают двойное влагалище, залезают в него пальцами, просовывают монетку между ног девушки, опускают кусок ткани и выходят на солнце с отвердевшими членами. Тряпка отсырела от желчи и цемента, почернела от жира и смазки, к ней прилипли рыбьи чешуйки. Девушка тихонько стонет, голова опускается за прилавок, под тряпкой звенят монеты, мужчина поднимает тряпку, просовывает руку, собирает монеты, сует в карман и снова садится на земляной пол в глубине балагана. За стеной из кровельного железа дрожит карусель, дерутся дети, мужчина слышит, как хрустят пальцы их ног; сквозь сон он видит пыльных, выцветших лошадок, за его спиной — тяжелое дыхание и скрип зубов дерущихся детей.
Кардинал вышел в сад; смятой во сне рукой он проводит по тяжелым от росы цветам; высвободив другую руку из рукава, он склоняется над кустом, срывает цветок, подносит к губам, выпивает капли росы. Одно из окон на фасаде открылось, в нем мелькнул белый чепец, кардинал улыбается, машет рукой, но, заметив, что в этой руке цветок, краснеет; окно, из которого доносится запах белья и эфира, быстро закрывается, кардинал идет к оранжерее, где растут апельсиновые деревья и живут кастраты; он открывает дверь, медленно проходит между теплыми ветками и останавливается перед другой дверью, из-за которой доносятся сдержанный смех, скрип постелей, шум воды в жестяных умывальниках, он толкает дверь, видит склонившихся над умывальниками голых до пояса детей с полотенцами на плечах; надзиратель дважды хлопает в ладоши, мальчики сидящие на кроватях, встают, вытянув руки по швам. Кардинал входит, в горле — ком, приближается к надзирателю, светловолосому молодому человеку, одетому в черное подает ему руку; мальчики стоят перед не заправленными кроватями, один из них опускается перед кардиналом на колени, целует его руку, другой бросается к его ногам, обнимает его колени, кардинал кладет усталую пухлую ладонь на затылок мальчика, поднимает его голову, молодой человек, стоящий сбоку от него, вздрагивает:
— Со мной они не так нежны, Монсеньор.
Но кардинал не слышит его. На простыне одной из кроватей — пятно крови; губы и ресницы мальчика, стоящего перед кроватью, дрожат, светловолосый молодой человек тихо отстраняет его, положив руку на его бедро. Он трогает пальцами пятно на простыне, кардинал подходит к нему; молодой человек трет друг о друга пальцы.
— Кровь свежая. Как тебе не стыдно?
Мальчики подходят, шелестит шерстяная ткань, но молодой человек останавливает их. Кардинал отворачивается:
— Оставьте этого ребенка в покое.
— У него дурные мысли, Монсеньор. Рыжеволосый мальчик бросается в ноги к кардиналу:
— Я видел, утром он ерзает в постели, он ворочается…
— Я боюсь.
Кардинал подходит к окну, видит под кухонной лестницей склонившихся над своими тележками огородников и молочников — ноги расставлены, носы блестят. Стеклянная дверь открывается, спускается монашка в чепце, она подставляет руки, мужчина достает помидоры и инжир, дает им скатиться по груди монашки, та, улыбнувшись, поворачивается, поднимается по лестнице, ее бедра покачиваются под стянувшим их платьем, освещенная солнцем дверь хлопает; мужчина улыбается, вытирает ладони о бедра, плюет, резко задирает голову, солнце блестит на его зубах; кроткий, безысходный взгляд монахини скрывается за стеклом; в солнечных бликах сверкают ее ресницы и переносица. Кардинал прикрывает глаза ладонью, возвращается к кровати:
