— Я кусаю твои глаза, мои зубы скользят по жесткой коже между твоими бровями, мои ноздри упираются в твои волосы. Я пожираю, я раскусываю пальмы, леса, целлулоид нашего детства.
Ты, лишенная детства и я, убивший свое, мы можем любить друг друга, как сироты; наши сердца выброшены на ветер, наши сердца бьются у нас между ног. Нас будут искать, но я убью моего отца, заставшего нас вместе, перед его агонизирующим телом я овладею тобой; в ночи, полной огней, мы устроим избиение священников; мы бросим изуродованное тело кардинала в бассейн; в одной руке я держу факел, другой обнимаю твою грудь; мы освободили маленьких кастратов, они раздирают на куски чернокожего юношу, охранявшего их, от гнева шорты у них между ног окрасились кровью, многие из них к утру умерли; заря дымится в лохмотьях и в лужах; я прохожу по месиву из крови, жил, глаз, отрезанных членов, мои ноги увязают, словно в тине, кишащей червями и лягушками; я иду, опустив голову, факел в моей руке погас, горло сжимает тоска: надо похоронить все эти тела. А ты веселишься в караулке, солдаты положили тебя, полуголую, на пыльное, грязное одеяло и подбрасывают в воздух; когда ты падаешь вниз, они запускают руки в одеяло и щупают, шлепают твое тело в ярком свете лампы; разбуженные охранники смотрят на тебя, сидя на двухъярусных кроватях, одеяло на сапогах, винтовки между ног. Ты смеешься, когда один из тех, кто подбрасывает тебя, трогает тебя за грудь или за низ живота; та же рука, что трогала тебя за грудь и за низ живота, пыльная и горячая, касается пыльной и горячей лампы. Один из солдат расталкивает остальных и уносит тебя на нижний тюфяк, он ложится на тебя, одетый, с оружием, патронташ давит на твой живот, от его губ пахнет вином и мясом, он приподнимается, расставив ноги по краям тюфяка, расстегивает ширинку, вынимает член и входит в тебя.
Часовой с вышки укрепления видит за колючей проволокой убегающего священника, он направляет на него прожектор и кричит; все солдаты, кроме того, который лежит на тебе, выбегают из караулки, перепрыгивают через мешки с песком, бегут по выжженной траве, пролезают под колючкой, кричат, свистят, засунув пальцы в рот; священник петляет налево, направо, они ловят его, валят на пепел, вынимают ножи, отрезают ему голову, выбрасывают ее из круга света прожектора в заросли бамбука; они срывают с трупа одежды и повязывают обрывки сутаны на бедра и вокруг головы, старослужащий отрезает член священника и прикрепляет себе на ремень; часовой на вышке радостно вздрагивает, его ладони дрожат на стальном листе, стражники возвращаются в укрепление под вышку, раздвигая плечами ветви эвкалиптов; они поют; насекомые, летящие на свет прожектора, ударяются в их лбы и глаза. Пляшите, пляшите, кричите, войте вокруг меня, свистите, пейте, стащите с себя рубахи, кусайте их, мухи, кусайте свет и огонь, бросьте ваши рубахи в пыль и топчите, топчите пот, льющийся с ваших щек. Тем временем солдат, лежащий на тебе, обшаривает твой живот; твои глаза блестят, ты запрокинула голову на окровавленную подушку, но солдат поднимает твою голову к своему лицу и целует твои губы; по мешкам с песком бегают крысы, один шакал, потом два, потом десять теребят труп священника, по их шкурам стекает вода и тина; на реке паводок, болото подступает к колючей проволоке; одеяла в караулке отсырели, солдаты вокруг меня греются, переступая с ноги на ногу, легкие каски прижаты к животам; генерал смотрит на солдат, опершись на дверь караулки, его штаны топорщатся от вставшего члена. Сражайтесь, рвите друг друга на куски, принесите себя в жертву на моих глазах, перережьте горла друг другу у моих ног, поверните ваши шеи, подставьте их под нож; по лезвию стекают капли дождя, за эвкалиптами ревут моторы грузовиков; солдаты, стоя на трупах, прокалывают их штыками; на улицах нижнего города истекающие кровью дети цепляются к бортам грузовиков, фары слепят кошек и собак, из хижины выходит старуха с кошками, вцепившимися в ее лохмотья, она подходит ко мне; кошки мертвы, их зубы впились в тело старухи, их перерезанные горла черны, по запекшейся крови ползают красные насекомые; в нижнем городе по реке плывут трупы священников и офицеров — повстанцев. Я ненавижу вас, я вижу вашу кровь, я вижу ваши сердца. Кровь освещает праздник, который я вам устроил, вы не узнаете меня, я вырвал мое сердце и сжег его. Мне больше не нужно сердце, возьми его, священник наполнивший его, съешь его вместо моего члена, который заставлял тебя вздрагивать и преследовал тебя, как Иисус Христос. Съешьте мое сердце, мой член, мой мозг. Мне останутся зубы и руки, чтобы хватать и пожирать, мама, зачем ты не отказалась от меня?
— Я повисла у тебя на плечах, прижавшись животом к твоему животу, но ты поднял руки, твой взгляд блуждает. Я обнимаю твои колени, они трясутся от гнева. Посмотри, что они сделали со мной; но перед тем, как они проникли в меня, в утробу Земли проскользнула рыба.
Иллитан бежит в горы, в полдень он достигает вершины, падает к ногам часового перед гротом. Разбуженный Бежа вскакивает, выходит из пещеры, поднимает Иллитана; двое часовых несут командира на походную кровать в глубине пещеры, перед окном; Бежа открывает ему рот, дует в него; женщина приносит большой стакан свежей воды, Бежа приподнимает за затылок голову Иллитана и вливает ему в рот немного воды; Иллитан открывает глаза, видит присевшую перед ним женщину; повернувшись на бок, гладит ее по голове; все выходят, женщину, несущую стакан, у выхода из пещеры грубо прижимает к себе часовой и целует в шею; Бежа вынимает колючки чертополоха из рук и ног Иллитана:
— Они пытали тебя?
— Да, но это ничего. Я привык.
— Ты болен?
— Я видел губернатора. Не надо его убивать. Если он останется у власти, война затянется в нашу пользу. Если умрет, власть перейдет к генералу и офицерам — экстремистам, стоящим за его спиной. Предупреди все взводы. Наша борьба подходит к концу. У меня нет больше сил. Вся пролитая кровь подступает к моему горлу; займи мое место, пусть зрелище нашего освобождения разворачивается вдали от моих глаз. Оставь меня, я хочу спать. Если хочешь, убей меня во сне. Иллитан переворачивается на другой бок, кладет ладони под голову и засыпает.
Бежа видит следы от веревок на его запястьях: «Я буду вождем». Ветер вносит в пещеру солнечный свет: «Я займу город». Часовой опрокидывает женщину на скалу: «Я убью своих лейтенантов». Он впивается в ее губы своей пастью: «Я буду править один». В полдень народ снова восстает, подстрекатели, прибывшие накануне в нижний город с указаниями Бежи, обходят улицы, дворы, лестницы.
Они вырезали в борделях сводников и сводниц, мужчин, развлекавшихся с мальчиками на тюфяках, солдат, пришедших к женщинам; толпа на улице криками одобряет каждое убийство; мальчики и шлюхи убегают, толпа с триумфом проносит их на руках; на их губах и коленях еще не просохла сперма; сводники, сводницы, клиенты, брошенные на кафель и на тюфяки, еще хрипят, толпа тащит их тела в общий зал и сваливает у стойки, в том самом месте, где над пустыми рюмками происходят первые прикосновения, первые пожатия рук, первые объятия; тела изрезаны ножами и штопорами, покрыты плевками, залиты мочой, ящики выдвинуты, деньги украдены; мальчики и шлюхи возглавляют разгром; в погребе толпа обнаружила двух мальчиков, связанных друг с другом по ногам, с серебряными колечками в губах; в небольшой комнате, смежной с погребом, стоят, прислонившись к стене, восемь мужчин, голый мальчик ласкает их и дрочит им по очереди, его грязные ладони блестят от угольной пыли; толпа врывается в комнату, набрасывается на мужчин, мальчик протискивается под ногами и убегает; толпа отхлынула, мужчины сползают по стенам в кровавые лужи; толпа хватает мальчика, тот отбивается, его тело и лицо покрываются кровью, шлюхи защищают его, уводят с собой, что — то шепчут ему на ухо, но взгляд его затуманен; наверху опьяневшие подстрекатели совокупляются со шлюхами; толпа велит мальчикам показать тайники, один из мальчиков ведет толпу за собой, но когда он указывает пальцем на тайник, толпа отбрасывает его, топчет и набрасывается на деньги и съестные припасы.
