Партизаны с удивлением смотрят на девочку с железной рукой, разбившей о пень скворечник. Сквозь шуршание капель слышится сдавленное рыдание Сони и глухое урчание в животе Мешка. Сова тяжело поднимается с измученного тела девочки, всё ещё держа в пальцах кровавый кусок проволоки. И тогда все чувствуют ужасный смрад, такой смрад, будто по всему лесу лежат разлагающиеся туши слонов.
Соня, лежащая на спине и потому обращённая глазами к небу, первой замечает Его. Он высотой метров сто и звезда на его будёновке сияет, как на башне кремля. Вдоль шеи Его чёрной лошади, стоящей по колено в ночных деревьях, длинными языками пылает огненная грива. Соня видит огромные и посиневшие босые ноги, опущенные в стремена и сотни человеческих черепов, украшающих сбрую. Соня видит седло из кожи убитого ангела и выцветшую гимнастёрку, обожжённую ударами молний. Она видит, как Он поднимает огненную саблю, горящий тополь.
— Нет! — орёт Соня, но удар секущего пламени уже обрушился через тёмные кроны деревьев на мокрый берег, сметая всё на своём пути. Стволы рушатся, вершины их опадают, объятые хрустящим пламенем от негасимого жара красноармейского клинка. Волна огня сметает несчастную Таню и проносит её по воздуху, как воспламенившегося от свечки мотылька. Она не успевает даже крикнуть и исчезает бесследно, внезапно угаснув, будто клочок пустой салютной ракеты.
Бешено взвыв, партизаны бросаются бежать, на ходу сдирая с себя одежду и превращаясь в волков. Не бежит только Мешок, который слишком толст для бегства, вместо этого он отчаянно садит по уже выпрямившемуся в седле красноармейцу из автомата. Пули алыми шипящими трассами тянутся в чёрную высоту. Страж длинно замахивается как-то из-за спины, и следующий удар огненной сабли, лишая мимоходом Мешка взвизгнувшей головы, сметает с избушки часть крыши и проходит низко над рекой, задевая вихрем жаркого пламени воду. Избушка вспыхивает, словно спичечный коробок, оставшийся кусок крыши треща рушится внутрь, и от реки поднимается ввысь полоса густого тумана. Стоящее на огненном фоне безглавое тело толстого партизана, выбрасывающее шеей фонтан бурой крови навстречу струям дождя, как гусь, которому только что отрубили голову, рассеивает последние патроны в небе, где их уже никому не найти, и тяжело валится назад только когда автомат уже злобно клацает зубом по пустоте.
Остальные оборотни, озираясь, несутся вдоль берега реки, но огромный всадник медленной рысью нагоняет их, и они резко поворачивают и бросаются в воду. В призрачном огне горящей избушки уже трудно идентифицировать их полузвериные личности, остервенело ныряющие под воду в жажде достичь другого берега. Лошадь стража с неконским хрипом осторожно ступает в воду и, налегая всем телом, красноармеец однократно бьёт саблей по воде. Река вскипает, испаряясь на своём медленном ходу, захлёбывающиеся волкодлаки стремятся вглубь, но дохнут, так не достигнув желанной прохлады донного ила, от хлынувшего им в глотки кипятка. Когда пар редеет, становятся видны их раздувшиеся вываренные трупы, несомые течением на север.
Пока идёт расправа, Соня, харкая затекающей в носоглотку кровью, ползёт на спине к пню, толкаясь ногами по мокрой земле. От боли в животе она почти ничего не соображает, ею движет единственное желание: увидеть перед смертью страшный талисман. Но когда чёрная статуя всадника закрывает над ней чёрное небо, Соня прекращает ползти и тихо, без истерики, плачет от бессилия и напрасности своей судьбы. Всё с самого начала было напрасно. Ей никогда было не одолеть Его.
Он смотрит с высоты на распростёртую Соню. Его мёртвое лицо не выражает чувств. Сквозь слёзы Соня видит, что Его иссиня-чёрная рука, держащая поводья, проводит по гимнастёрке, покрытой обугленными дырами от ударов молний. И тогда Соня слышит в голове Его голос, хрипящий и глухой, доносящийся отовсюду, словно говорит сама земля.
Ты пришла. Я долго ждал тебя.
Сердце Сони останавливается и кровь перестаёт течь в горло. Холодный воздух, пропитанный водяной взвесью, легко входит ей в грудь.
На твоём теле тоже знаки огня. Пророчество исполнено.
Огненная сабля исчезает в адских ножнах. Глаза демона смотрят в глаза Сони, и в них она видит бесконечное спокойствие, как в наполненном звёздами зимнем небе.
Теперь твоя очередь. Теперь ты должна хранить его.
Он начинает медленно растворятся в струях дождя. Грива Его лошади гаснет. Через несколько минут Его уже нет, словно никогда и не было. Соня пропадает в бесчувственную темноту, где мёртвые птицы поют совсем непохожими на птичьи голосами.
Она возвращается, когда ещё ночь. Погашенная дождём избушка сочится в темноте горьким дымом. Невдалеке видны обгоревшие деревья, некоторые стволы ещё таинственно тлеют. Отряхнув со спины налипшую землю, Соня одевается, морщась от боли, которую причиняет ей одежда. Она видит место, где лежит вылетевший из скворечника страшный талисман, отсвечивая в траве, как гнилушка, но не торопится. Что-то возникло в ней, чего раньше она не знала. Она думает что, может быть, снова была мертва. По-настоящему мертва, а не так как после брошенного строителями в голову кирпича. По-настоящему мертва, как в то далёкое лето пионерского лагеря, когда вожатый Пётр ударом чёрной прибрежной скалы открыл ей ворота в ад.
Ах страшный Пётр, его вьющиеся тёмные волосы и руки с длинными музыкальными пальцами, его неразгаданный косящий взгляд, хрипловатый голос, слабый запах табака от белой рубашки с коротким широким рукавом, его смеющиеся загорелые друзья, вожатые соседних отрядов. Соня и её подруга Даша пили с ними тёмно-красное крымское вино, затягивались маленькими обкусанными самокрутками с дурной травой, смотрели порнографические картинки и отдавались вожатым в душной темноте корпуса для взрослых, где громко тикали часы, отсчитывая время до утреннего горна. Пьяную Дашу всегда уносил на руках в свою комнату Игорь, вожатый отряда „Заря“, а Соня оставалась с остальными и позволяла им делать с собой всё, даже то, чего не было на картинках. При этом взрослые доходили до бешенства и мучили Соню, уже не в силах наслаждаться человеческим путём, а Соня думала, что так всегда происходит в их страшном мире и послушно терпела, хотя нравился ей только Пётр, поцелуи которого сжигали Соню, как падающие с летнего неба звёзды. Ей нравилось, когда Пётр, прижав её к кровати так, что она не могла пошевелиться, неистово и долго бил всем телом, время от времени целуя во вспотевший от ночной жары лоб, и вместе с болью Соня чувствовала сатанинскую силу, живущую в его недоразвитом теле, падала в полуобморок и летела низко над небесными лугами, почти касаясь лицом легковесных пылающих цветов.
А когда кончилась смена, Пётр попросил Соню тайком от всех прогуляться с ним на прощанье к берегу моря. Было прозрачное солнечное утро, они шли босиком по гладкому от прибоя песку, и Соня знала, что Пётр скажет ей что-то очень важное, что может даже изменить всю её жизнь. Прислонившись спиной к изъеденному водой чёрному утёсу, Пётр долго курил, а Соня собирала возле него ракушки, чтобы привезти маме домой. Наконец Пётр велел Соне подойти к нему. Она подошла, смахивая с лица волосы, наносимые бризом, оставив собранные ракушки кучкой на песке. Он обнял её и прижал к груди, поцеловал в лоб, а потом, крепко взяв за волосы, со всей силы ударил головой в утёс. Он ударил её ещё раз, но этого Соня уже не запомнила, упав после первого удара в траву, горящую вечным огнём.
