— Последний гвоздь, Миш, — выкрикнул Чикатило с претензией на деловитость. — Пол металлический, пришлось дополнительные подпорки ставить.
Это действует безотказно на людей вроде Михаила. Когда они наезжают на тебя за медлительность, их не интересует, когда ты начнёшь новую работу, их интересует, когда закончишь старую. Если ты сделал вагон полностью, ты можешь перекуривать хоть до утра, никто тебе слова не скажет. Но если тебе осталось больше, чем два гвоздя, это конец света. Я точно говорю, мы пробовали. Ставили на этом Мише эксперименты.
Мы его посылать не могли, этого несчастного Мишу. Наши условия были не такими, как у Игоря. Тот работал совсем на другой фронт, не на Мишу, и к тому же сидел на окладе. А нас наняли подхалтурить. Причём за хорошие деньги, которыми не разбрасываются. Если пятьсот долларов за две недели для вас не хорошие деньги, то извините-подвиньтесь: вы забылись и вам недалеко до форс-мажора.
Игорь, как и любой прожжённый работяга, был незаменим, а нас могли заменить в два счета. Под окнами нанявшей нас конторы шлялись толпы настоящих, матёрых кузьмичей, которые в любой момент были готовы взяться за эту работу. Они хотели её больше, чем женщину. Про таких говорят, что они родились с молотком в руках — да так оно, наверное, и есть на самом деле, он развивается вместе с ними в утробе матери, как дополнительный орган, рудимент или пятая конечность. Им было впору разбивать там палаточный городок, этим труженикам, — я не преувеличиваю, они просто осаждали офис наших работодателей.
Нас к этой компании и близко бы не подпустили, если б не Оленька. Её сразу после института взяли туда на работу с кадрами. По-моему, её туда устроили по блату, но это нас не особо интересовало, поэтому мы не спрашивали.
Было как-то дико, припёршись туда на собеседование, вести себя с Оленькой как с незнакомой. Но Чикатило объяснил мне, что это, типа, взрослая жизнь, вот она, на блюдечке с голубой каёмкой, а дальше всё будет ещё серьёзнее.
Оленька сразу пожалела о своей алыруистской акции. В первый же день. Мы ещё даже не успели выйти из этого долбаного офиса с евроремонтом, когда Чикатило проштрафился. Распахивая с ноги дверь в курилку, он случайно ё…нул ею генерального директора — хитрого сынка лет двадцати трёх, которому вся эта контора досталась по наследству. Мы не знали, что это гендиректор. Когда он интеллигентно попросил быть поосторожнее, Чик хлопнул его по плечу и сказал очень позитивно, запанибрата, по-солдатски:
— Да ладно, не парься. Я же не со зла. Оленька, шедшая за ним следом, поперхнулась капуччино. С этим парнем никто не был у них на ты, несмотря на его безусый возраст. Там у них была офисная культура, основанная на взаимном уважении друг к другу.
Генеральный директор напрягаться не стал — он ведь как-никак был чуть старше тинейджера. А возраст — это великая сила, что ни говори, и такой же великий объединяющий фактор. Так что он был за нас, несмотря на всю свою хитрость и стандартный набор начальничьих понтов. Но Оленька всё равно загорелась от напряжения, как электрическая лампочка. Она ведь и сама там работала меньше месяца, она боялась недобрать очки на испытательном сроке. Да и потом, есть такая вещь, как новая система отношений. К ней быстро привыкаешь, а вот отделаться от неё бывает сложно, особенно порядочным девушкам. А она была порядочной девушкой. Даже танцуя иногда на столах, она раздевалась не дальше, чем до прозрачного лифчика.
— Я вас очень прошу, не напортачьте. Ну, пожалуйста, — просила она на выходе, раздавая нам дежурные поцелуи, которые у женщин заменяют рукопожатие. — Вам сложно понять, но здесь ко мне присматриваются. Здесь делают пометки, понимаешь, Чикатило?
— А почему ты меня не спрашиваешь, понимаю ли я? — возмутился я. — Почему ты всегда, когда говоришь о чём-либо принципиальном, обращаешься только к Чикатиле?
Оленька улыбнулась — уже почти вышколенно — и пропела:
— Потому что за тебя я спокойна. Ты сам по себе хороший мальчик. И с пути истинного тебя сбивает только один человек. Когда его нет, ты не учиняешь никаких этих ваших шоу, за которые людей могут попереть с работы.
В общем, она была права. Чик был ведущим, а я ведомым — люди делятся на ведущих и ведомых, и ничего вы с этим не попишете. И не надо пытаться это изменить — зачем, всё изменится само собой в своё время. У меня не хватало соображаловки на изобретение Чикатилиных приколов. Но это не значит, что Чик вил из меня верёвки. Просто мне нравилось то, что он изобретает. Я хочу сказать — Чикатило был хорошим ведущим, он ведь вёл не по самому говну. Другие заводят в куда более гадкие места (или дебри, кому как нравится).
Куда нас могли завести эти вагоны, пока что было непонятно. Хотя они и так завели нас достаточно далеко, а именно в Рязань. Я забыл сказать, что дело происходило именно там, нас именно туда послали временно поработать за пятьсот баксов. «Дальше можно послать только на х…», — сказал как-то раз Чикатило задумчиво и с какой-то заведомой антипатией.
Есть много приколов в том, чтобы ездить по городам и весям, но это немного не та страна. Здесь ты чёрта с два возьмёшь рюкзачок и пустишься автостопом во все тяжкие, как герой Керуака. Рязань была к нам неприветлива, а мы были гордыми и не пытались подмазаться. Нам не нравился этот город.
— Один мой знакомый псих проезжал как-то раз через Тулу, — говорил Чикатило, неприязненно озирая катастрофически серые улицы из окна дребезжащего автобуса. При этом у него был озадаченно-брезгливый вид человека, которого заставили взасос поцеловать бомжа. — Он увидел Тулу всего лишь из окна поезда, вскользь, мимоходом, хмурым осенним утром. Но она его так взбесила, что весь остаток пути он сидел и писал про неё рассказ. Большой такой получился, страниц на десять. Он обосрал её так, как до него никто не делал в литературе. Он просто полил её грязью, понимаешь? Он вылил на неё все помои человечества. В этом рассказе он называл туляков голяками, тухляками и даже стульчаками. Они у него питались пряниками, а гадили оружием и патронами. Или питались оружием и патронами, а гадили пряниками, не помню. Да это в принципе ничего не меняет…
— Что, посвятишь городу Рязани главку в своей книге?
— Хуже. Я сделаю Рязань местом действия. Полуголубь будет жить в Рязани. И его лучший друг — человек-Коля — тоже будет жить в Рязани. И Коноплян, и Негрютка, и Пожилой Заяц, и Уча Контейнерович Румчерод — все будут жить в Рязани. Здесь будут такие баталии, что местным жителям вовек не отмыться.
Однако пока вместо весёлых баталий перед нами монотонной стеной стоял банальный трудовой фронт. Он начинался ни свет ни заря, часу в седьмом, когда мы просыпались на нарах какого-то бомжатника на краю города. Это было не то общежитие, не то ночлежка для бедных, и там жили такие калдыри, что никаким буквочкам не под силу описать их хотя бы наполовину. Они лежали штабелями прямо на лестнице, и через них нужно было перешагивать. А они умудрялись при этом хвататься за штаны и просить на водку. Бить пьяных — такой же грех, как бить женщин и детей, но мы были уже на взводе. Я не шучу, они действительно нас взвели — даже Чикатилу с его раздолбайской терпимостью. Хорошо ещё, что это всё было за счёт фирмы. Фирма, блядь, не поскупилась и поселила нас на халяву в место под стать самой себе. Это я не от злости, просто так оно и есть на самом деле: корпорация «Майкрософт» бронирует своим командировочным номера в «Савое», ну итакдалее по нисходящей. Радовали только две вещи: а) Михаил жил в этом же самом бомжатнике и б) Михаил жил в этом же самом бомжатнике, но не в нашей комнате.
