— Это просто здорово, — согласился Чик. — Может, сбегать за чем-нибудь отметить?
Лиза задумалась. Она всегда задумывалась, когда ей предлагали выпить на рабочем месте, и обычно эти раздумья склонялись в пользу предлагаемого. Уже одно это характеризовало её положительно в этом зоопарке.
— В общем, можно, — сказала наконец Лиза и заговорщицки посмотрела на меня, хотя вовсе не от меня исходила эта инициатива. — Вот моя доля. Берите…
— Нет, нет, нет! Ты как всегда, — запротестовал Чикатило, протягивая ей обратно две из трёх бумажек с кучей ноликов. — Мы не такие, мы пьём «Арбатское» красное». Мы не будем покупать точно такое же по вкусу вино за четыреста тысяч. Ты же знаешь.
— Ээх, вы. Эстеты, блин. — Лиза посмотрела на нас с видом попранной добродетели. Но мы знали, что она давно уже смирилась с нашими вкусами — иначе ей бы пришлось либо вообще не пить посреди рабочего дня, либо делать это в одно лицо, как пьянчужке с трамвайной остановки.
— Не путай эстетов со снобами, Лиза.
— Какой же это снобизм — любить благородные вина?
— Тебе же понравилось «Арбатское» красное.
— Да, но…
— Никаких «но», Лиза. По вопросам работы мы соблюдаем субординацию, но вне службы есть вещи, которые решают мужчины. Именно мужчины, как говорил старик-педераст Жене.
— С вами спорить бесполезно, — махнула рукой Лиза. — Давайте, идите. Только, пожалуйста, не берите «Три семёрки»…
Мы затопали вниз по лестнице. Если бы нам приспичило купить «Три семёрки», она бы выпила их, как миленькая — мы оба это знали, как таблицу умножения. Я же говорю, Лиза была хорошей девчонкой. У неё напрочь отсутствовали все эти начальничьи комплексы — она запросто давала нам так вот собой руководить в не касающихся работы вопросах. Да и вообще — другие в её возрасте ходят по дому в бигудях и пьют только пиво, от которого нарастает жир.
Это был какой-то странный год. Мы тогда ещё не знали, что начался глобальный переход Кульковых на новые рельсы и что мошенничество теперь постепенно начнёт узакониваться, принимая всё более и более сложные формы. Мы просто ощущали какой-то странный дисбаланс, что ли. Блин, нам было не место в таких микрокосмах с их чистенькими Джорджами, большими зарплатами и тридцатилетними начальницами, с которыми интересно пить на работе «Арбатское» красное. Мы чувствовали себя лишними — очень многие в то время начинали чувствовать себя лишними, но нам это было невдомёк, мы плевать хотели на товарищей по несчастью. Нас волновало только это «что-то не так», которое гадким плющом-паразитом обвивалось вокруг нас и непрошено вплеталось в сознание.
Мы были далеки от того, чтобы обвинять в этой смене природного комплекса правительство, силовые структуры и так далее — это удел стариков, стоящих в Сбербанке в очереди на оплату коммунальных услуг. Если мы в чём-то и видели корень происходящего с нами зла — так это в глобальных законах развития человечества. Чикатило ведь всегда мыслил глобально, и после нескольких лет общения с ним я тоже на это подсел. Всякие Максы говорили, что мы созданы для того, чтобы нарушать законы — может, это и было так, но закон закону рознь. Попробуй-ка поспорь с этими самыми Глобальными Законами Развития Человечества. Это опасно для здоровья — такие споры могут закончиться тем, что тебя выкинет за борт этого долбаного Ноева ковчега и вынесет на берег, как глупую серебристую рыбину. Как престарелого хиппи с Гоголевского бульвара, ямайского дедушку-укурка или Оззи Осборна с его шаркающей походкой и толстыми дегенератами-детьми — у этого много ипостасей, не меньше, чем чешуек у той самой рыбины.
Конечно, тогда мы этого не понимали, во всяком случае, я не понимал. Я просто смотрел на Чикатилу, от которого откусили ещё какой-то незначительный кусок пирога, и в мой мозг сами собой лезли глупые глюки. В этих глюках Чик беспомощным Ихтиандром валялся на песке, бил хвостом и шевелил жабрами.
…В стекляшке напротив офиса змеилась очередь — там всегда образовывались очереди во время обеденного перерыва: это был единственный магазин в окруте, и все окрестные клерки в промежутке с часу до трёх сбегались именно туда. Они дышали друг другу в затылки, перекидывались глупыми фразами про налоги, новые законы и биржевых маклеров. Потом они доставали из кожаных кошельков (которые специально забивали изнутри всякой шнягой типа визиток и карточек от видеопроката, чтобы создать иллюзию благополучия) денежные знаки и оплачивали какую-нибудь позавчерашнюю булку, супчик «Кап оф Рамен» или сникерс. Алкоголь в это время суток покупали только мы — если не считать каких-то промасленных кузьмичей с близлежащей стройки, которые вклинивались в эту очередь аляповатыми и неестественно кричащими волосками в супе. Ложками дёгтя в стаканах с фаст-фудом.
Мы взяли две «Арбатского» и вышли вон. Сначала молча дымили, а потом Чикатило вдруг ни с того ни с сего сказал, что пару дней назад случайно встретил в центре Оленьку.
— Ну, и как она?
— Нормально. — Чикатило прикурил новую сигарету от предыдущей, и я сказал себе: «ого». — Говорит, что до сих пор не дала Максу. Он, кстати, спрашивает про нас. Говорит, что мы — самые интересные персонажи, с которыми ему приходилось общаться за последнее время.
— Сама она, блядь, персонаж. Второстепенный.
— Оленька говорит, что ей не хватает общения с нами.
Я не знал, что сказать в ответ, и промолчал. «Иногда лучше молчать, чем говорить» — сейчас есть такой слоган, который придумал какой-нибудь замороченный копирайтер. Типа меня образца девяносто шестого года, только более ушлый и успешный.
— Она врёт, — констатировал после паузы Чикатило.
— Почему ты так думаешь?
Чик волком посмотрел в сторону проезжающего мимо трамвая. Там была конечная остановка, трамваи постоянно кучковались, звенели и скрипели тормозными башмаками. Они были похожи на динозавров.
— Знаешь, секс — это великая движущая сила. Даже когда он не реальный, а гипотетически возможный. Или желаемый. Не любовь, не кровь и не морковь, а именно секс. Основной, мать его, инстинкт. Ты думаешь, что есть что-то ещё, но это не так. Все хотят только потрахаться и пожрать, но больше — потрахаться. Все: и негры, и менеджеры, и тем более охранники. А также: красивые мужчины и красивые женщины. И когда между красивым мужчиной и красивой женщиной перестаёт мельтешить инь-ян, они ведут себя так же, как остальные ублюдки. То есть никак. То есть разбегаются на дальние дистанции, а там уже без мазы себя как-либо вести.
Я уставился вдаль, потому что всё это было грустно, а в таких случаях принято смотреть вдаль с видом позитивного коммуниста из чёрно-белых журналов эпохи застоя.
— Чикатило, меня как-то ломает думать об этом. Я выбросил в урну свой бычок. Мне не хотелось соглашаться с Чикатилой. По внезапному побуждению я нашарил в кармане коричневый жетон и двинулся к автомату.
— Ты куда?
— Я звоню Оленьке, Чик. Лучше просто взять и позвонить, чем нести всякую теоретическую х…ню.
