— Я имею в виду: на случай ошибок в написании фамилий. Так вот, курьер приходит и протягивает портье конверты с этими самыми билетами. Тот лезет в компьютер и видит: ни Зуева, ни Любкина, ни Пупкина в отеле нет и в ближайшее время не предвидится.
— Как так — нет?
— Так ведь их из компьютера убрали. В тот самый момент, когда аннулировали нашу неоплаченную бронь. Поэтому их там больше нет, и портье это видит. Что он делает? Он говорит об этом почтовому курьеру. Он говорит: сорри, сер, но это какая-то ошибка. Курьер помечает прямо на конвертах: ошибка, и отсылает их обратно — туда, откуда всё это было отправлено. Точнее, в организацию, которая всё это дело оплатила. Но проблема в том, что эта организация находится в Австрии. В которую билеты попадут теперь в лучшем случае сегодня вечером. Когда в офисе уже никого не будет — потому что сегодня пятница, а в Европе пятница — сокращённый рабочий день.
Стриженов начинал въезжать. Я попытался представить, что он делает в эту минуту. Это не соответствовало его имиджу — но я почему-то был уверен, что он остановил машину, прижавшись к бровке по всем ПДД, и даже, скорее всего, выключил мотор, чтобы он не мешал осмыслению ситуации. А может, он остановился прямо посреди дороги и включил аварийную сигнализацию.
— А… п-почему… почему ты, блядь, не попросил их переслать эти самые билеты по новым адресам? Это ведь твоя сучка подыскала им новые отели, верно? Значит, и адреса должна была знать…
Стриженов уже не наезжал — он разговаривал так, как некогда деспотичный, а ныне прикованный к инвалидному креслу отец семейства разговаривает с повзрослевшими отпрысками, от которых он теперь зависит на все двести.
— Потому что, — отвечал, не моргнув хитрым глазом, Чикатило, — до самого последнего момента мы все были уверены, что деньги переведены и вот-вот дойдут до адресата. Поэтому я не мог этого сделать. Я не мог звонить Аннелис и говорить: подождите, деньги вот-вот придут, но если они не придут, перешлите билеты туда-то, туда-то. Тогда бы она закрыла бронь ещё раньше, а моей задачей было оттянуть этот момент до максимума — вы же сами говорили… А уже потом, когда всё вскрылось, я ей сразу же дозвонился, говорю: раз уж так вышло, то большая просьба проследить, когда придёт курьер с билетами на гонки, и отослать… Она пообещала. Но только оказалось, что к тому моменту они уже были отосланы обратно в Австрию, понимаете? Курьер пришёл ДО этого моего звонка, но уже ПОСЛЕ того, как фамилии клиентов убрали из компьютера. Так получилось. Это выяснилось только что. Я держу в руках факс, присланный Аннелис.
— Какого х…я? — грустно спросил Стриженов. — Какого же тогда, спрашивается, х…я она не могла это выяснить вчера?
— Я задал ей этот вопрос. — Чикатило говорил уверенно, с непоколебимой невозмутимостью автоответчика. — Всё из-за временных совпадений. Наши клиенты прибыли в отель около шести по местному, а бронь сняли где-то за полчаса до этого. В этом самом промежутке и прибыл курьер с билетами — в списках постояльцев наши клиенты уже не значились, поэтому портье и не взял эти билеты, понимаете? А в шесть — как раз тогда, когда клиенты прибыли в отель и начали нам названивать, когда начались все эти разборки — тот портье сменился: они же там стоят сутками, как в наряде в армии, и на его место заступил новый… Как раз после этого я поговорил с Аннелис по телефону, и она спросила у этого нового портье, приносили ли билеты. Он, естественно, сказал, что не приносили — потому что ЕМУ действительно никто ничего не приносил. Ему дали указание переслать их по новым адресам этих ублюдков, но он, блин… Он уже ничего не смог сделать, потому что они к этому времени уже были х… знает где, эти билеты! И выяснили они всё это только сегодня с утра, после моего гневного факса… который последовал сразу после того, как клиенты…
— Надо было надавить на неё, — разочарованно проговорил Стриженов, осознавая беспонтовость произносимого.
Чикатило изумился почти по-настоящему, хотя и это он уже продумал. Я пребывал в восторженном полушоке — да он же за тридцать секунд продумал абсолютно всё, предусмотрел все вопросы и ответы, все камни и подводные течения — и после этого какая-то соплячка будет говорить мне, что он засиделся, что он находится не на своём месте! Нет, это было явной лажей, лишённой смысла. Если у кого-то там имелись какие-то сомнения насчёт Чикатилиных талантов — блин, если бы я знал, я бы привёл их всех в эту тигровую клетку, выстроил бы в шеренгу. Может быть, даже по ранжиру. И пусть бы они смотрели и учились. Все эти Настеньки, все эти двадцатилетние самозванцы, считающие себя пупочками планеты.
— Илья Юльевич, я не имею на это права. Здесь, в России, на человека можно наехать, запугать, пригрозить. Но там ведь — Европа. Она и так была не обязана узнавать всё это для меня — мы ведь не заплатили ей за это денег, она выполняла лишнюю работу. Она делала мне одолжение — потому что всё, что касается неоплаченных клиентов, её не касается.
— Ждите моего звонка, — сказал удручённый толстяк. Наверняка он скрёб в этот момент свою жгучую эспаньолку. — Я перезвоню.
Трубка шлёпнула об аппарат, и в атмосфере снова повисла немая пауза. Чикатило оглядел нас двоих с видом чемпиона-гробокопателя. Он сел в кресло, подъехал на нём к телевизору и изо всех сил оттолкнулся от тумбочки. За поганым ящиком что-то хрустнуло.
Илона бегло осмотрела место происшествия и грустно констатировала, что это была розетка. Чик смущённо признался, что сие волшебное окошко ему вообще никогда не нравилось, и плюнул эвкалиптовым комком в Физичеллу.
Я подошёл к оконному стеклопакету, впустил в офис водоворот звуков с улицы. В том месте, откуда раньше доносился «Modern Talking», теперь слушали «Depeche Mode». До их концерта в «Олимпийском» оставалось, по-моему, дней пять, и их гоняли по всем эфирам, как бильярдные шары по зелёному сукну. Интересным моментом было то, что перед концертом «Rolling Stones» кокаиновых дедков по радио почему-то не крутили. Радиостанции проигнорировали рок-н-ролльных завров, промоушн их тура остался за кадром массового мироощущения.
Я наполовину вывалился в окно и воткнул в происходящее внизу — там ходили людские фигурки размером с крупных насекомых, жрали шаурму, смахивали пот, садились в машины. Эйфория от Чикатилиного выпада отошла на задний план, потеснённая более поздним — оно всегда бывает более поздним — ощущением опасности. Может быть, даже опасности для жизни. Опасности с летальным исходом — потому что о том, что сделает с нами Никита, если вдруг узнает: что мы пытались развести его на десять штук баксов, — об этом даже думать было опасно. Опасно для здоровья нервных клеток, которые не восстанавливаются и от которых — все остальные болезни.
На самом деле все билеты уже давно осели в карманах (барсетках, VIP-сумках и так далее) наших легальных клиентов — хотя ситуация была до боли похожа на придуманную Чикатилой. Всё решила случайность, правильно выпавшая косточка. Карта, которая по указке фатума пришлась в кассу — звонок, который Чикатило сделал вовремя, в самый последний момент. Курьера, развернувшегося жопой к портье и сваливающего в неизвестном направлении, окликнули уже в дверях — Чикатило, вися на проводе, слушал в прямом эфире саундтрек к этому действу. Если бы клиенты позвонили нам (а Чикатило — Аннелис) минутой позже, всё бы покатилось именно по тому сценарию, который в то утро выслушал Стриженов. И у которого был только один эндшпиль, разыграть который предстояло не нам.
