Мне даже не потребовалось оказаться сильнее. Заниженная планка, образец непритязательности: мне было достаточно того, что он вытащил заточку. Что означало: признание. Он использовал аргументы только в тех случаях, когда сомневался в возможности обойтись без них. Всегда — строго по назначению (завалить), никогда — в качестве орудий перестраховки или убеждения. Я знаю. Давно знал.
Дерьмо. Неужели все оказалось так просто?
Я жил с этим десять лет. За это время успевают: дети — подрасти и сделаться тинейджерами, домашние животные — родиться и сдохнуть, одежда — сноситься и истлеть, автомобили — в несколько раз упасть в цене, компьютеры — безнадежно устареть. Сотовые телефоны… не знаю, у меня плохие отношения с сотовыми телефонами. Наверное, они успевают не только устареть, но и стать ископаемыми раритетами. Примерно как «ЗИС» из Кадра. Такими же диковинками. Все это — десять лет.
Десять лет я не мог сделать — всего лишь — одной простой вещи. С осознанием этой истины где-то сзади, на периферии, выколупывается следующая. Мысль о собственной ничтожности. То, что у нормальных людей занимает от одного момента до нескольких месяцев (имеется в виду: формирование личности, первый настоящий поступок и вся прочая педагогическая ересь), у меня заняло — внимание! — десять лет. Дека. Дичь. Червонец. Как еще называют десятку?
Еще один интересный момент: осознание своего (очередного) лоховства меня тоже абсолютно не парит. Не вызывает злой иронии и обиды за все человечество или одного конкретно взятого себя. Как я и говорил десять минут назад этим ребятам с телекамерой. Я похож на обкуренного. Даже нет, не так: не просто на обкуренного, а на школьника, который первый раз в жизни дунул за углом учебного корпуса — его уже вставило, но он еще не знает, как распорядиться этой новоприобретенной легкостью, и поэтому ведет себя настороженно, пусть даже изо всех сил изображает (для публики) обратное.
Посмотрим, как распорядиться. Время еще есть. Мне все-таки надо делать репортаж, не забывайте. А там — посмотрим. Может, все еще пройдет. Как та же накурка.
Хотя. Хотя, блин. Послушайте. Даже в этом случае — я прожил без этого десять минут. Десять минут за десять лет… Это здорово. Не спорьте.
Именно в таком непонятном состоянии (эйфория свободного дыхания и полное непонимание связанных с ней перспектив, факт существования которых, однако же, четко вырисовывается в подкорке) я встретил очередную персоналию из предыдущей биографии. Вечер встреч с прошлой жизнью, часть такая-то (подсчитывать — лень): жена Ролана Факинберга.
* * *
Мне понравилось, что она вылезла не из дебильного «мерина» или джипа (такого, какие ограниченные нувориши покупают своим скучающим женам для того, чтобы хотя бы на время начальной водительской эйфории отсрочить их неминуемую измену или платный отдых в клинике неврозов). Мне понравилось, что она вылезла из банального «Фольксвагена-жука». Не нового (новый — это издевательство над эпохой шестидесятых, профанация и полная подъё…ка во всем, начиная с переднемоторной компоновки), а — классического. Такой можно купить за пять — тире — десять штукарей. Десять — это если с фаршем и в идеальном состоянии.
Как и все компактные авто, «жук» считается в этой стране дамским автомобилем (еще наименования дамских автомобилей: «Ниссан-микра», «Ситроен-СЗ», «Смарт» (очень дорогой), «Опелькорса», «Рено-твинго» (встречается редко), «Рено-клио», «Тойота-ярис»), хотя на самом деле таковым не является. Иметь дамское авто для обеспеченной женщины — не так уж плохо. Наличие такой игрушки говорит о ее правильном мышлении. Я имею в виду: в конкретно взятой стране России, именно по причине «меринов» и джипов, давно ставших здесь символами. Если ваша женщина просит вас купить ей «мерин» или джип — посылайте ее на все четыре стороны, пока не поздно, и идите своей дорогой. Конечно, если вы сами не набитый деньгами кретин без намека на вкус и извилины, для которого «мерин» с джипом тоже являются символами.
Если же вы просто набитый деньгами кретин и при этом у вас просят дамский автомобиль — можете радоваться. Это означает, что у ваших отношений (как минимум) есть шанс, потому что ваша женщина мыслит относительно свободно. Дамский автомобиль в России XXI века — примерно то же, что борода и длинные волосы для Америки шестидесятых. Такой же символ свободомыслия и незашоренности, хотя бы относительной.
Вообще-то она всегда хотела «жук». Она любила все хорошее и дорогое, но «жук» не вписывался в шкалу ее предпочтений. Сейчас я рад, что так и не вписался.
И еще одно «вообще-то». Вообще-то мы общались все это время. По телефону. Нельзя вот так просто прожить вместе три года и забить друг на друга однозначный болт. Особенно если разбежались по взаимному согласию.
Из истории наших постбрачных отношений: мы перезванивались как минимум раз в пару недель. Так, как перезваниваются старые, но все еще добрые приятели. Привет, как дела, что нового. Это называется: обмен ничего не решающей поверхностной информацией как гарантия иллюзии заинтересованности и отрицание состоявшегося предательства.
О друзьях: позднее друзья начинают перезваниваться раз в месяц, потом — раз в полгода, а потом вдруг каждый из них обнаруживает, что необходимость поддерживать отношения ради доброго дружеского имиджа его тяготит. Тогда звонки вообще прекращаются — по общей (с обеих сторон) и молчаливой договоренности.
Но: у нас с ней до этого пока не дошло. Может, потому, что мы еще не успели остыть друг от друга. Все-таки времени со встречи втроем (в летнем кафе) прошло не так уж много. Да и потом бывшая жена и бывшие друзья — разные вещи. Как известно, они противоречат друг другу в настоящем времени — так почему же они должны быть идентичными в прошедшем. В общем, мы исправно созванивались раз в две недели, затрагивая поверхностные темы и не вдаваясь в подробности, так или иначе могущие затронуть наши прошлые взаимоотношения. Именно поэтому я ничего не знал о «жуке»: мы очень часто говорили о нем, когда были вместе (она — просила, хоть и теоретически, я — еще более теоретически обещал «как-нибудь, когда скопим», зная, что не скоплю), — поэтому «жук» был именно из числа тех самых подробностей, в которые мы не вдавались.
Мы созванивались, но не встречались. Хотя лично я всегда знал, что встретимся (она: подозреваю, что тоже): это один из законов совместного проживания в Большом (маленьком) Городе.
Характерное наблюдение: она остановилась только из-за меня. Специально. Я хочу сказать: у нее не было здесь никаких дел, она просто проезжала мимо и заметила мое похожее на промокшую штакетину тело. Не знаю, остановился бы я в такой ситуации. Предположение навскидку: скорее всего нет.
То, что мы обнялись — не так, конечно, как тогда после летнего кафе, но достаточно тепло, — произошло как-то само по себе. Я имею в виду: честно. Так, что после этого я уже не мог сослаться на неотложные дела и, отрыгнув в пространство пару беспонтовых дежурных словосочетаний, двинуться дальше по своей программе. Эти объятия имели смысл, хотел я этого или нет. Они к чему-то обязывали.
— Боже мой! — Это были ее первые слова. — Боже мой, вот это да. Что с тобой сделали?
