У Стивена больше не было сил сопротивляться. Ужас, охватывающий его перед гнусным чудовищем, стоящим перед ним, стирал в пыль ту маленькую баррикаду, с помощью которой он надеялся сделать утро другим. Он подцепил вилкой кусочек мяса. Желудок его содрогнулся, но, как и во всякий раз во время приема пищи, он клал еду в рот, пережевывал и проглатывал. И так, пока тарелка не опустела.
Глава третья
В автобусе, везущем его на мясокомбинат, он чувствовал себя замученным и оскверненным из-за лиц других пассажиров, откормленных на кашах и фруктах. Ему хотелось протянуть к ним руку и дотронуться, чтобы убедить себя в том, что он принадлежит к миру, который во многом похож на их мир. Но сам он знал, что это не так, и если он попытается коснуться их рукой, они отодвинутся назад, как в киношном спецэффекте.
Вместо этого он их разглядывал. Они были настолько реальнее, чем он, что вокруг них сияла аура определенности их существования. Он почувствовал, что рассыпается от солнечного света и движения автобуса, словно его контур состоял из песка или зубного порошка.
Еще в автобусе на рваных сиденьях сидели парочки и светились самыми густыми красками. Принадлежность миру, завершенность отрывали их от стекла безопасности и штампованной стали, они оказывались так близко к Стивену, что он чувствовал, как между ними течет любовь. Именно жизнь таких, как они, показывают по телевизору. Они знают правила, они играют и никогда не считают себя проигравшими.
Это были боги из какого-то другого, золотого мира. Как и у него, у них были руки, ноги, лица, выражение которых зависело от эмоций, они даже старели. Но они были выше него. Воздух, вдыхаемый ими, не был его воздухом, и свет, который падал на них, происходил от более теплого источника, нежели солнце. Он жаждал уподобиться им, влиться в массу нормальности, которая катодными волнами проходила через мертвые ночи его одиночества.
К тому времени, когда Стивен шагнул из автобуса в мертвую вонь на окраине города, там почти никого не осталось.
Глава четвертая
Мясокомбинат сидел на корточках посреди песчаной пустоши, рядом с другими заводами, сидел, скрючившись, как раненное в живот животное. Дым и пар кольцами валили из труб, расположенных по бокам, в потрескавшихся бетонных бассейнах с водой, где собирали остатки жира и сгущенный коровий ужас, отражалось желтушного цвета небо.
Непрерывно прибывали грузовики. В вагонах для скота они привозили блевоту и черные выхлопные газы, выгружали коров, которые пукали и мычали, бестолково толкались, пытаясь вспомнить, рассказывала ли им мама когда-нибудь о подобном месте. Но времени на воспоминания особо не было, вагоны непрерывно двигались, запихивали в завод через дыру в стене каждую минуту по четыре животных.
В дирекции ему дали белый халат, кепку и ботинки на светлой резиновой подошве, похожие на темные кишки. Он работал первый день, и он должен был быть одет правильно.
Было очень шумно, ему что-то говорили, но он не открывал рта без крайней необходимости. Он вливался в этот мир, но не был уверен в своей значимости, и открыться до степени, когда возможен разговор, значило лишь показать, насколько он здесь чужой.
Крипе провел его по коридорам административного отдела, где в воздухе висела вина за знание о том, как убивают, и по мере того, как они шли в глубь завода, удалялись от офисов, обстановка менялась — температура стала ниже, света меньше, толпа служащих редела, а у тех, кто оставался, вид был изможденный, а под глазами — мешки.
— Блядь. — Крипе плюнул на покрытый ковром пол. — Сплошные суки ебаные. Бумажки подписывают, суют их туда-сюда, а каждую минуту подыхает тонна мяса. А ведь ни один из этих мудаков своим хуем в корову не тыкал. Они ж не знают, как это — резать скот всю смену, восемь часов подряд, резать и резать, пока смерть животины не пропоет, что и тебе пора туда же.
Стивен шел за начальником цеха, особо его не слушая, потому что был слишком занят: он впитывал в себя подробности окружающего, чтобы потом сравнить это с тем, что показывают по телевизору, — унести домой сокровища жизненного опыта и упиваться их созерцанием.
Они подошли к стене из гофрированного железа, тянувшейся на тридцать футов вверх до самой крыши и вдоль до разрушившихся краев здания. Крипе открыл дверь и пропустил Стивена внутрь; проникающий дневной свет ослепил его, и от этого оба они стали похожи на ангелов из какого-нибудь фильма о рае.
— Вот здесь все и происходит.
Крипе толкнул его к свету.
Стивен стоял и мигал глазами у технологической линии, растянутой вдоль трех стен огромного цеха. Туши, подвешенные на крючьях подвесного конвейера, болтаясь вниз головой, выезжали через прямоугольник из пластиковых лент на одном конце. Жидкое дерьмо хлюпало по их бокам, кровь капала из носа в блестящие стальные сточные желоба, тащившиеся вместе с линией. Рабочие в заляпанных кровью белых халатах стояли на разных позициях и обмывали тяжелых мертвых коров, распиливали их небольшими циркулярными пилами, вычищали внутренности, обдирали шкуру, рубили тушу на крупные куски, потом куски поменьше, освобождали от костей, расчленяли, превращали животных, некогда бывших единым целым, в куски филе. Визг электрических ножей, которыми отделяли шкуру от мяса, прорезали отверстия в более твердых местах, вой костепилок, постоянный хруст в пневматическом прессе для черепов. Крипе, чья рука была на плече Стивена, был вынужден орать.
— Вот здесь, чувак, самое милое место. Убойный цех.
Он показал на занавес из пластиковых полосок, откуда начинался путь мертвой коровы. — Но для начала мы поставим тебя на мясорубку.
Рабочие не обращали внимания на Стивена, когда он шел вслед за Крипсом, а сам он внимательно смотрел на них, пытаясь представить, как они, наверное, живут, когда возвращаются домой с работы, и у всех — чудесные жены и дети.
— Вот и всё.
Они остановились у спуска из нержавеющей стали. С рабочей поверхности конвейера Крипе взял кусок говядины размером с младенца и швырнул его обратно. В них полетели мясные крошки, но большая часть куска, связанная с мякотью тканей и костей, обрызгала другой конец колесного приемного желоба. Крипе зачерпнул горсть и протер ее сквозь пальцы, а в этот момент его пах жался к бедру Стивена.
— Гляди, чувак. Мы не просто ее зарезали, мы ее уничтожили.
Он понюхал свои пальцы.
— Как, по-твоему, все, что заставляло ее двигаться, теперь пасется себе благостно на райском поле? Ты веришь во что-нибудь такое? Тогда забудь. У мяса нет мозгов. Оно работает себе, пока не сдохнет или его не зарежут.
Крипе мечтательно оглядел цех и вибрирующую поточку, где постепенно расчленяли скот.
— И выкинь из своей башки эту хрень как можно скорее.
Он потрепал Стивена по шее и зашагал в сторону убойного цеха. Стивен смотрел ему вслед.
Мясной сок потом некоторое время ел ему руки, но больше Стивена ничего особо не раздражало. Плечи немного болели, когда он взваливал мясо на спину, но движения были простыми и ритмичными, и скоро он потерялся в их бездумности.
