Нетти ткнула меня локтем:
— Хочу тебе кое-что показать… ты готов?
Я кивнул. Заметил: она что-то прячет за спиной. Попытался заглянуть, но Нетти отскочила.
— Смотри! — Она показала мне розовый дилдо, прикрепленный к широкому кожаному поясу. Покачала. Размеры члена впечатляли. Потом Нетти удивила меня: засунула искусственный член себе в рот чуть ли не на всю длину.
— Эй! Ты не знаешь, где он до этого побывал. — Я встревожился, как бы она не подхватила какую-нибудь заразу.
Она сделала вид, будто ее рвет, бросила дилдо с поясом на кровать. Я поднял его и велел положить туда, откуда она его взяла. Нетти согласилась. Положила дилдо чуть левее.
— Вот. Тут я его нашла. Где его бросил Бенгт.
На душе у меня чуть полегчало.
Мы решили повременить с сексом и спуститься вниз, может, покурить травку, может, поиграть в настольный хоккей, может, пойти на вечеринку. Я последний раз огляделся, уже собрался погасить свет, как вдруг увидел — это же надо — мать. Я видел ее сквозь листву тополей, в ее спальне. Она вернулась домой, снимала сережки. Первой мелькнула мысль: а если она нас засекла? Но как только я погасил свет, меня уже занимало другое: хорошо ли она провела время? Потому что она того заслуживала. Она никогда не получала особого удовольствия от этих глупых свиданий.
Я проиграл в четвертый раз подряд. С каждой игрой Нетти только совершенствовала мастерство. При том, что прилагала все меньше и меньше усилий. Пятью годами раньше меня бы это взбесило. Теперь особого значения не имело: это всего лишь настольный хоккей. Я ей так и сказал. Нетти ответила, что я потерял соревновательный дух. Так и заявила. Добавила, что теперь у меня есть возможность исследовать другую сторону жизни, потому что, лишившись соревновательного духа, я стал вдвое восприимчивее к новизне, больше не ставлю заслон перед тем, что представляется угрожающим. Что-то в этом роде. Я спросил, где она все это почерпнула, и она ответила, что из книги по психологии, у Юнга или у кого-то еще. Точно она не помнила. Не могла утверждать однозначно. Но значения сие не имело. Я поблагодарил ее. И тут она сказала, что ее это страшно возбудило, моя благодарность, что, в свою очередь, страшно возбудило меня: ее восприимчивость к моей благодарности. В последнее время мы частенько вот так говорили. Не употребляя нехороших слов.
Бетонный пол подвала, однако, не возбуждал. К счастью, Нетти нашла куски ковра, которые мы подложили под колени. Расстегнули штаны, поиграли друг с другом. Очень скоро у меня встал, а у Нетти намокло. Я попытался завалить ее на спину, но она сказала, что на этот раз хочет попробовать сзади, поскольку раньше по-настоящему не доводилось. «Странно, — подумал я. — А как же вся эта похвальба в письмах? Все эти ахи и охи насчет роскошной сексуальной жизни? И что значит по-настоящему?» В общем, мои колебания навели ее на мысль, что я не готов трахать ее сзади. И Нетти повела себя так, словно меня требовалось убеждать: напомнила, что это ночь экспериментов. Как бы между прочим, словно мы тренировали удары по воротам в парке или курили, сидя в «Большом ковше». Что-то в ее тоне возбудило меня еще сильнее. Хотелось бы мне описать словами мои чувства. Один из тех считанных случаев, когда я мог кончить, не касаясь женщины.
Нетти повернулась ко мне спиной, спустила слаксы и трусики. Наклонилась вперед, перенеся вес на локти, подняла свою большую задницу. Я помню, как выгнулась ее спина, а футболка сползла к лопаткам, обнажив поясницу. Как каждая ягодица поднялась и отвалилась в сторону, открыв коричневую полосу и маленькие темные волосики, которые охраняли ее снизу. И разумеется, анус. Такой сморщенный. Цвета лакрицы, мускатного ореха, корицы. А в его центре — маленькая черная точка, источавшая едва уловимый запах говна, теряющийся в запахах киски, пудры и пота. Мне это нравилось.
Она наблюдала за мной, глядя через плечо. Наблюдала, как я прижал член к расщелине между ягодицами, поводил вверх-вниз, ухватил ягодицы ладонями, начал тереть их большими пальцами. Вот тогда она улыбнулась, закрыла глаза и отвернулась, медленно, очень медленно, как старая черепаха, которую я однажды видел по ти-ви.
— М-м-м-м, — промурлыкала она. — Не дразни меня.
Я не знал, что дразню, но все равно кивнул. Собственно, я вообще не знал, что делаю. Просто мне казалось, что вставлять сразу — неправильно. Без того, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Без поцелуев. Вот я и сделал то, чего мне всегда хотелось. Что на тот момент представлялось очень даже экспериментальным. Я наклонился и стал целовать расщелину Нетти. Верх и низ. От киски до ануса, от дырки к дырке. А вскоре уже не целовал, а лизал. И вот тогда Нетти начала покачиваться. Тогда так выгнула спину, что я подумал: или у нее треснет позвоночник, или разойдется шов.
— О черт. Вставь его в меня, сейчас. — Она осипла, голос дрожал от напряжения, словно она на меня злилась.
Я, однако, вновь прижался к ее расщелине. Сжал ягодицы как мог и трахал ее языком. Трахал бы и трахал, но рука Нетти уже лезла мне между ног, хватала мой член, пытаясь направить его в свою киску. Вот я ее и отпустил, откинулся назад, позволив члену свободно покачиваться. Я от этого балдел, наблюдая, как один ее пальчик, казалось, сообщал другому о местонахождении моего органа. Как все вместе они пытались сомкнуться на нем, но я напрягал член, и он выпрыгивал из ее руки. Всякий раз, когда я это проделывал, Нетти рычала, еще сильнее выгибала спину, мотала своей большой задницей. Но потом что-то случилось: я уже не наслаждался этой игрой — чувствовал себя суперговнюком, Не потому, что злил ее… дразнил… но потому что… не знаю… мне казалось, будто я что-то предавал. Потому что теперь она была мне дорога. Потому что игры кончились. И этот день отличался от того, другого, в зарослях ежевики. Даже если мы впервые собирались сделать это без поцелуев.
«Момент, — думал я, — требует медленных, плавных движений». Но Нетти сразу потребовала, чтобы я долбил ее изо всей силы. Что меня удивило. Тем не менее я подчинился. Положил руки ей на плечи, быстро притянул ее к себе, мои яйца колотились об эластик ее колготок. Я чувствовал, что вот-вот кончу, и сказал ей об этом. И это было непривычно: раньше я никогда ничего такого не говорил. Нетти ответила, что все нормально. Но мы сбавили темп. На этот раз я протянул руку, чтобы поиграть с ее киской, и впервые не сомневался в том, что нащупал ее клитор. А понял я, это клитор, потому, что она аж подпрыгнула, когда я коснулся его. Вот тут пришла ее очередь остановиться. Я не возражал. Позволил ей взяться за мою руку, разделить пальцы посередине. Позволил установить их так, как ей более всего хотелось, как, по ее словам, максимально возбуждало. И я почувствовал, что меня хвалят, когда она убрала руку, оставив самостоятельно делать то, чему научила. То есть я выучил еще один урок. Подумал, что мы могли бы заниматься этим вечно. И мы занимались, пока не кончили.
Уже поднимаясь по лестнице, Нетти дала мне знак остановиться. Вроде бы услышала какие-то голоса. Мы прислушались. Как выяснилось, Дотти что-то бормотала во сне. Мы тихонько вошли в гостиную. Дотти, свернувшись калачиком, лежала на диване. Бенгт-младший лизал ей подошвы. Прекрасно. Прекрасное зрелище. Но где Кай? Неожиданно Бенгт-младший застыл. Снаружи донеслось урчание мотора. Заскрипели тормоза. Бенгт-младший промчался мимо нас, взбежал по лестнице на второй этаж. Мы отправились на кухню и выглянули из окна. «2002» Кая стоял на подъездной дорожке, мотор на холостых оборотах работал практически бесшумно.
