14.21а
Моя речь
Вопреки появившимся в городе слухам, фильм, который я собираюсь вам сейчас показать — известный в некоторых кругах как «Любимая собака», — не является тем, что британский критик-искусствовед Нетти Смарт в своей последней книге «Птица и червь» называет «случайно найденным представлением». То, что я собираюсь вам продемонстрировать, — отрывок из фильма, снятого моим отцом в конце шестидесятых годов, фильма, которому он дал название «История одной семьи — до настоящего времени». Этот фильм представляет собой историю человека, который живет и общается со своей семьей днем, а затем, ночью, видит о ней сны. Должен также сказать, что собака, которую вы увидите в фильме, — не обычное животное. Как и все участвующие в фильме актеры, она является профессионалом.
Может случиться, что некоторые найдут фильм оскорбительным для себя. Если это произойдет, прошу вас воздержаться от каких бы то ни было комментариев до завершения показа. Я бы предпочел, чтобы в указанном случае вы вышли в другую комнату и подождали там до окончания фильма. Думаю, это будет честно, как вы считаете? (Жду ответа.) Хотел бы подчеркнуть, что, если кому-то что-то не нравится, это обстоятельство еще не дает ему права препятствовать другим смотреть это и выносить собственное суждение.
14.22
— Первая часть выступления является откровенной ложью.
— Я предпочитаю думать об этом как о художественном вымысле.
— Так они воспринимали вашу речь серьезно?
— До некоторых пор — да. По крайней мере я так думал. Потому что никто ничего не говорил. Хотя теперь, оглядываясь назад, я склонен думать, что они просто были слишком изумлены: никто из них не ожидал услышать историю съемок этого фильма. Не знаю. Может быть, они думали, что мое выступление — это часть представления. В некотором смысле так оно и было.
— Как сказала Джо-Джо?
— Именно так.
— А вторая часть вашей речи?
— Это просто цитата из речи моей мамы, которая показалась мне подходящей.
14.23
Из трех смотревших фильм групп, о которых я рассказал, первые две отреагировали на него совершенно одинаково. Когда он заканчивался, воцарялась тишина. Затем слышались громкие вздохи, почесывания и покашливания. Потом кто-нибудь говорил что-нибудь вроде «О Господи!» или «Удивительно!». После этого кто-нибудь, кто до сих пор хранил молчание, спрашивал, нельзя ли посмотреть фильм еще раз.
Первая группа, которой я показывал фильм, состояла в основном из музыкантов. Точнее, рок-музыкантов. Они были самыми откровенными. По окончании фильма послышались голоса:
— Вы видели на собаке блох?
— У этого цыпленка была очаровательная задница!
— Вы знаете, я бы хотел написать ко всему этому музыку. Я просто должен написать. Что-нибудь тяжелое, вроде кримзоновского «Заливного из язычков жаворонков»
[40]
.
Они явно хотели продемонстрировать свою позицию.
Во вторую группу входили главным образом писатели. Вольнонаемные журналисты. Парочка из них были даже авторами каких-то романов. Эта группа была тупее двух других и с большим трудом выражала свои мысли. Формулирование того, что они хотят сказать, занимало у них много времени. И когда они наконец произносили фразу, она оказывалась довольно глупой. Их комментарии после фильма были следующими:
— Мне кажется, трудно сказать, что там должно было произойти.
— Думаю, что эта женщина больна.
— Я думаю, все это было бы интереснее, если бы присутствовал диалог.
Третью группу составляли художники — скульптор, фотограф и художник, снимавший клипы. Удивительно, что среди них не было ни одного живописца. Эта группа понравилась мне больше других. Они, как сказала однажды по другому случаю Нетти, «были объединены скорее идеями, чем дисциплиной». В отличие от писателей их мозги работали быстро.
— Похоже на то, что я смотрел в «Кинематеке» пару лет назад. Кто-нибудь помнит? — сказал один из них.
— Да, «Плавка» Шнееманн, — ответил другой.
— Интересно, как во время фильма ведет себя камера, — заметил третий. — Переходит от пристального взгляда к субъективности и обратно.
— Не совсем понял, что ты имеешь в виду? — спросил кто-то.
— То, что не в фокусе, соответствуют грезам, снам. А то, что снято ясно, — периодам внимания оператора. Мне нравится, как эти пассажи сменяют друг друга в фильме и в том, что снято.
Да, это был совсем другой разговор. Эти люди действительно хотели понять фильм. Прошло много времени, прежде чем они попросили показать его еще раз.
Думаю, Робину понравилось бы то, что было сказано о фильме третьей группой. Я хочу сказать, что их комментарии были во многом близки к тому, что говорил он сам. Но Робин хуйней не маялся. К тому времени он уже потерял всякий интерес к подобного рода обсуждениям. Большую часть своего времени он проводил у Макса, торгуя коксом. Его бизнес определенно пошел в гору.
14.24
— Похоже, вы в основном работали по приглашениям, которые получали после показов у Макса?
— М-да, хотя примерно треть из них потом отменялась. Было также несколько случаев, когда я приходил, но никто не отвечал на мой звонок в дверь.
— Но вы продолжали заниматься своим бизнесом.
— Да. И большая часть предложений делалась устно.
— Несколько иная публика…
— Именно так.
— И вы перестали рассказывать о фильме перед началом сеанса.
— Да. Как вы правильно заметили, это была иная публика.
14.25
В заключительный период нашей работы — когда мы собрали больше всего бабла — мы получали приглашения почти исключительно от старых холостяков и от студентов. Во многих отношениях это время оказалось для меня очень полезным. В частности, я узнал много нового о том виде человеческих существ, который называется мужчинами. Если первые просмотры были, так сказать, «церебральными», то эти, если так можно выразиться, — «висцеральными». Эти мужские компании были одной из причин, побудивших меня начать изучать человеческое поведение. После показа «Любимой собаки» миллион раз зрители стали интересовать меня гораздо больше, чем мой фильм. Так что вскоре на моей книжной полке рядом с Платоном и Ницше появились Ирвинг Гофман, Десмонд Моррис и Лайонель Тайгер.
Да, эти заключительные показы часто сопровождались дебошами. Конечно, большая их часть сопровождалась возлияниями. На самом деле фильм был только поводом для пьянки. Общему направлению таких вечеров очень соответствовало превращение в «Любимой собаке» воспитанного, цивильного вида человека в дикого, одержимого страстью безумца. Именно такая метаморфоза происходила и со зрителями.
