Мистер Кристиан сердито пыхнул трубкой.
— Мне просто хотелось бы знать…
— Я не желаю это обсуждать, — Кэнди недовольно поджала губы.
Она так толком и не поняла, что творится сейчас в голове у папы. Вернее, она поняла, но не знала, как это выразить. Вот он сидит мрачный — мрачнее тучи. Он очень сердится на нее, это ясно, потому что он чувствует, что она ускользает из-под его родительской власти, и ему это не нравится, он будет спорить с ней до хрипоты, обижаться и злиться, но он ничего ей не сделает. Интересно, он сам понимает, что играет в заведомо проигрышную игру? Мало того: ей казалось, что ему это нравится — причем, не просто проигрывать, а безнадежно проигрывать. Но как бы там ни было, он тут же затронул другую «больную» тему.
— Тогда, может быть, мы обсудим вот что, — сказал он и поджал губы. — Миссис Харрис сказала, что ты опять разговаривала с Эммануэлем. Вчера.
Эммануэль — это мальчик-мексиканец, который приходит к ним стричь газон. Мистер Кристиан строго-настрого запретил Кэнди с ним разговаривать, когда заметил, что у нее вроде бы есть такое намерение. Мистер Кристиан сказал, что лично он, будучи человеком широких взглядов, ничего против этого не имеет, а вот соседям это может «показаться странным». И вот теперь папа как-то связал Эммануэля с профессором Мефисто.
Для Кэнди это явилось последней каплей.
— И это я обсуждать не желаю! — проговорила она, чуть не плача. — Мне так за тебя стыдно, папа. До смерти стыдно. Если бы профессор Мефисто слышал, что ты сейчас сказал, он бы никогда в жизни не пригласил меня к себе в кабинет! Никогда в жизни!
Голова у мистера Кристиана буквально раскалывалась от боли. Ему казалось, еще немного — и он потеряет сознание, но он все-таки взял себя в руки и произнес ровным, нарочито спокойным голосом:
— Мне самому это очень не нравится, но, наверное, придется давать тебе меньше карманных денег…
— Карманных денег!
Кэнди даже топнула ножкой от злости.
— Господи, папа! Я на тебя поражаюсь! Ты, вообще, можешь подумать о чем-то еще, кроме материальных благ?!
Раздраженно тряхнув головой, она развернулась, решительно вышла из комнаты и поднялась вверх по лестнице к себе в спальню.
Мистер Кристиан остался сидеть в гостиной. Он снова уткнулся в газету, пыхнул трубкой и медленно покачал головой. Теперь его губы и костяшки пальцев стали белее снега.
В ту ночь Кэнди долго не могла заснуть. Она все ворочалась на кровати и пыталась решить, что ей делать: отдаться садовнику-мексиканцу или сбежать из дома в Нью-Йорк.
Глава 3
На следующий день — это была суббота, так что уроков у Кэнди не было, — она проснулась только около десяти. Когда она спустилась вниз, мистер Кристиан уже ушел на работу. В субботу утром он всегда уезжал к себе в офис, «чтобы разгрести дела, накопившиеся за неделю».
Кэнди любила завтракать в одиночестве. Когда папы не было рядом, она могла спокойно пить кофе и не выслушивать его саркастические замечания, что «какао полезнее для растущего организма». В то утро она выпила целых две чашки. Она специально села поближе к окну, чтобы смотреть во двор — потому что сегодня Эммануэль придет стричь газоны. Он всегда приходил по субботам. А вчера вечером Кэнди приняла решение.
После завтрака (только кофе и тост — Кэнди решила, что она слишком возбуждена, и поэтому ей не хочется есть) она поднялась к себе, приняла ванну, надела свое самое лучшее летнее платье и надушилась любимыми духами, «Табу». Потом она снова спустилась вниз и вышла на задний двор.
Эммануэль уже пришел. Он стоял на коленях перед клумбой с цветами и разрыхлял землю садовым совком. Какой же он бледненький и худой, в этой своей бедной одежде! — подумала Кэнди. И как я ему нужна!
— Привет, — радостно проговорила она. Эммануэль удивленно взглянул на нее.
— Прывет, — сказал он. Он не очень хорошо говорил по-английски.
— Не самое увлекательное занятие, — сказала Кэнди, имея в виду его работу на клумбе.
— Чё?
Он нахмурился. Он подумал, что в жизни еще не встречал такой глупой девчонки — если судить по началу их разговора.
— Может быть, зайдешь в дом — выпьешь чего-нибудь? — предложила Кэнди и рассмеялась, показав белые ровные зубки и кончик влажного розового язычка.
— Мистеру Кристи енто не понравицца, — сказал садовник, когда до него наконец дошло, что она имеет в виду.
— Ой, да фиг с ним, с папой, — сказала Кэнди. — Могу же я иногда пригласить к себе в гости друзей, не спрашивая разрешения у папочки. — Хотя, конечно, она понимала, что Эммануэль прав. Так что в конце концов они договорились — после многих повторов и чуть ли не на языке жестов, — что встретятся в гараже. Садовник пойдет туда первым, а Кэнди подойдет чуть попозже и принесет выпить.
Когда Кэнди пришла в гараж, Эммануэль снова стоял на коленях — только на этот раз он подтачивал лезвия газонокосилки.
— Какой ты трудолюбивый! — воскликнула Кэнди, одарив его лучезарной улыбкой. — В такой замечательный день можно заняться и чем-нибудь поинтереснее!
— Чё?
Она протянула ему бокал. Подошла совсем близко, почти вплотную — чтобы он непременно почувствовал и тепло ее тела, и аромат «Табу».
— Это херес, — сказала она и указала на деревянный ящик, мол, давай сядем. — Надеюсь, тебе понравится.
— Чё?
Они сели на ящик, и Эммануэль осторожно пригубил вино. Только теперь до него начало доходить, для чего его сюда позвали.
— Хорошее! — сказал он, улыбнувшись в бокал.
— Да, — подхватила Кэнди. — Рюмка хорошего хереса — это изысканно и благородною. В отличии, скажем, от чая. Чай — это как-то совсем уже по-мещански, ты согласен?
— Чё?
— Ладно, — Кэнди решила поторопить события, потому что, на самом деле, она была возбуждена и взволнована до предела, хотя и старалась этого не показать, — расскажи о себе: чем ты живешь, что тебе интересно, какие у тебя планы на будущее? Мне все интересно — рассказывай. — Чё?
— Господи, Эммануэль, — Кэнди тихонько вздохнула, и взгляд у нее стал печальным и грустным. — Я понимаю, как тебе трудно, в чужой стране… одному…
Она прикоснулась к его руке, закрыла глаза и потянулась к нему, как бы желая утешить, показать, что она все понимает — и почувствовала, как ее грудь легонько прижалась к его предплечью. Это вышло случайно, но очень к месту. Кэнди была уверена, что сейчас будет жаркий, неистовый поцелуй, но ничего подобного не произошло. Она удивленно открыла глаза и увидела, что садовник смотрит на нее как-то странно — недоверчиво и подозрительно. Ей стало неловко за свой порыв, и она попыталась скрыть смущение, проговорив:
— Эммануэль, посмотри на меня. Послушай меня, — она взяла его за руку и продолжила очень серьезным, предельно серьезным тоном: — Я знаю, ты думаешь, будто папа… мистер Кристиан… тебя не любит. Но я хочу, чтобы ты понял, что мы очень разные, и не все такие, как он… я имею в виду, не все люди такие, как он. Понимаешь? В мире нет ничего прекраснее человеческого лица. — Теперь она говорила не просто серьезно, а даже строго, почти сурово, и садовник смотрел на нее с удивлением.
