– Ах, матушка, он… он мне вставил… он делает это, матушка… этот солдат-янки… он меня ебет!
– Ах, сэр, ах, прошу вас…
– Отлично. – удовлетворенно сказал С, Д., -давай, давай дальше!
– Ах, матушка, – взвыла Анджела, – он заставляет меня кончить… этот солдат-янки заставляет меня кончить… я сейчас в обморок упаду… ах, матушка, он меня до полусмерти уебет!
Луиза, будучи актрисой классной и опытной, откликнулась на подсказку:
– Ах, сэр, как вы можете так поступать с моей Скарлетт! Ах, я доложу об этом вашему капитану…
– Говори же, Луиза, – побуждал ее С. Д., – в темпе говори!
– …Я расскажу ему, – заторопилась та, – как вы выебли Скарлетт О'Хара! И как заставили ее кончить!
Пока С. Д. напрягался в неистовой судороге, вопя: «Я ебу тебя, Скарлетт! Я тебя ебу!» – Луиза взяла из шкафчика полароидный фотоаппарат со вспышкой и сделала снимок.
– Але, минутку! – воскликнула Анджела, резко выпрямляясь на кровати. – Насчет грязных снимков мы не договаривались!
С. Д. приподнялся на локте и вздохнул. Затем он потянулся за сигарой и заверил девушку:
– Не волнуйся, детка, это просто для моей личной коллекции. – Он пожал плечами и потушил сигару. – А кроме того – кто узнает, что это ты?
Истинной правдой было то, что ни одно из лиц не демонстрировалось на снимке отчетливо – верхняя четверть профиля Анджелы была видна ровно настолько, чтобы позволить кому-нибудь на секунду задуматься, когда ему поклялись бы, что это и впрямь та самая знаменитая звезда, а затем немедленно отвергнуть это как еще одну дешевую ложь… вроде той, что была рассказана Гровером Морсом.
В прочих отношениях снимок получился совершенно захватывающий. Там был ясно запечатлен порванный корсет с кружевным верхом, стянутый как раз под самый низ двух превосходных грудей и оттого заставляющий их театрально выпирать. Ниже виднелись белые ноги в гофрированных панталонах, а между ними – неистово толкающие голые ягодицы. Рычаг для этого толчка обеспечивала пара грязных кавалерийских сапог с новехонькими шпорами.
Хотя фотография почти неизбежно была дискредитирована как сделанная вовсе не с Анджелы Стерлинг, она тем не менее какое-то время пользовалась определенным успехом среди компании особенных фетишистов так называемой группы «Сапоги и Гражданская война».
– Можете быть со мной откровенны, – сказала Анджела, протягивая руку через стол к ладони Бориса и награждая его самым своим серьезным взором. – Ведь вы это знаете, правда?
Борис улыбнулся. Чтобы не казалось, будто он слишком много улыбается, он поднес ее руку к своим губам и поцеловал.
– Да, я знаю.
– Тогда скажите мне… как вам кажется, у меня есть талант?
Борис нахмурился и ненадолго отвернулся. Разговаривать с актерами об их нарциссизме было пустой тратой времени и сил; так он оказывался в начальственном положении психиатра – а это было бесполезно всюду, кроме съемочной площадки.
– У всех актеров есть талант, – сказал Борис. – Вопрос в том, как их использовать… – он вовремя спохватился, – то есть как им использовать этот талант в нужное время и до нужной степени. Понимаешь, что я имею в виду? – Похоже, оговорки Анджела не разобрала.
Она молча кивнула, опустила глаза, затем снова их подняла.
– Пожалуйста, скажите мне одну вещь, – попросила Анджела, пытаясь говорить отважно. – Какой из моих фильмов вам больше всего нравится… пет, я не это хочу сказать… я хочу сказать, какой из них, по вашему мнению… показывает, что я могу… или что я могла бы… – Она умолкла, умоляя его одними глазами. – Вы понимаете, о чем я?
– Да, конечно. Но, понимаешь, на самом деле неважно, какой фильм я считаю лучшим. Важно то, какой ты сама считаешь лучшим, какая вещь, как тебе кажется, больше всего тебя увлекла…
– Ах, пожалуйста, Борис, – упрашивала Анджела, сжимая его ладонь, – пожалуйста, назовите всего один… хотя бы один эпизод, одну сцену…
Гм, так-так, сейчас подумаю. – Борис поднял глаза к потолку, словно пытаясь припомнить, и до Анджелы постепенно дошло, что он не может извлечь из всех ее фильмов совсем ничего, что ему поправилось.
– О боже, – безнадежно вымолвила она, – неужели совсем ничего не было? Наверняка должна была быть хотя бы она сцена… одна линия…
– Гм, понимаешь, дело в том, что…
Тут Анджела наконец поняла и опустила лицо на ладони.
– Ох, нет, – выдохнула она, – вы даже никогда не видели… ох, нет…
– Не валяй дурочку. Конечно, я тебя видел!
– Где? – вопросила Анджела.
– В анонсах по телевизору.
– В анонсах чего?
– Гм, так-так, сейчас подумаю…
Анджела была просто раздавлена.
– Вы не видели! Вы не видели совсем ничего из того, что я когда-либо делала! – А затем все обрати лось в гнев. – Тогда не потрудитесь ли объяснить, зачем я здесь? Потому что со мной классно переспать? Только по этой причине? – Она принялась горько рыдать.
Борис схватил ее за плечо. Настала пора проявить твердость.
Немедленно прекрати, Анджела, ты ведешь себя как ребенок! Мне совсем не нужно видеть тебя на экране! Я знаю, что ты абсолютно точно подходишь для этого фильма! Я не желаю обсуждать, что из сделанного тобой я видел, поскольку знаю, что твой потенциал никогда не реализовывался. Даже близко к тому не было. Теперь тебе просто нужно мне верить. Хорошо? – Он дал ей свой носовой платок.
Анджела вытерла глаза и сквозь слезы улыбнулась ему.
– Простите, это было глупо. – Она снова сжала его ладонь. – Вы меня простите?
– Вот, – буркнул Борис, – выпей немного бренди.
Анджела присоединилась к нему, когда он поднял бокал.
– За «Лики любви», – сказал Борис.
Они выпили и какое-то время помолчали. Борис смотрел на Анджелу, но мысли его были далеко.
– А знаете, почему киностудия оказалась неспособна изменить мой имидж? – спросила она затем. – Даже хотя я прекратила сниматься в картинах с бикини и пляжами и стала делать милые вещицы в стиле Дорис Дей? Ведь я все равно осталась секс-символом. Мало того, стало еще хуже. А знаете почему?
– Почему?
– Потому, – продолжила Анджела с горечью, глядя в свой бокал, – что каждому мужчине в Америке нравится думать, что он Большой Скверный Волк, который ебет Златовласку, вот почему.
На секунду сохранив обиженное выражение лица с надутыми губками, Анджела взглянула на Бориса.
– Но ведь вы не такой, вы…
Борис пожал плечами.
– Не знаю. Возможно, иногда я такой.
– Но вы не должны таким быть, – укорила она его.
Борис рассмеялся.
