Утром следующего дня я пришел домой к Бартеку. Я его сразу не заметил, так как он был заперт в туалете — единственном помещении без окон. Мать Бартека сидела в гранатовом жакете за столом и курила. Перед тем как обратиться ко мне, она окинула меня льготным взглядом, и у меня снова крепко заиграло очко. Но она всего лишь хотела узнать, не сдам ли я Бартеку, что я трахал его мать. Она тепло попрощалась со мной. С сыном прощаться не стала. Она даже к нему не обратилась, сказав лишь, чтобы я как можно реже выпускал его из туалета. Потом я помог ей снести чемоданы к такси, и, наконец, наступил тот долгожданный момент, когда она уехала в аэропорт.
В туалете у дверей караулил Бартек, прислушиваясь, не возвратился ли я. Я открыл ему. По кислой, нервной улыбочке можно было догадаться, что он уже не в силах терпеть. Ему еще было далеко до того, чтобы попасть в физическую зависимость, но это ему светило неотвратимо. Только тренировка воли могла его спасти.
— Ну как, у тебя есть герасим? — спросил он. Он старался вести себя хорошо, но едва владел собой.
— Есть, но, видишь ли, меня одолевают сомнения, могу ли я так обманывать твою мать, — ответил я. Я врал, ясное дело: у меня не было никаких сомнений, но я на мгновение сыграл роль человека, у которого они есть. Я почувствовал себя личностью со стойкими моральными принципами, и это мне принесло огромное удовлетворение.
— Ладно, не выебывайся, подсыпь, а? — заскулил Бартек.
— Ой, Бартошек, я вижу, что ты не очень хорошо воспитанный юноша. Твоя мать доверила тебя мне. Я постарше, чем ты. И посильнее, чем ты. Ты полностью находишься в моей власти, поскольку у меня ключи. Ну и товар тоже. Именно поэтому ты должен оказывать мне уважение. Ты смотри, а то снова можешь получить по чайнику. И не получить геру.
— Томек, прошу тебя, давай пыхнем сейчас же.
— Ты смотри, каким ты послушным стал? — продолжал я победоносно. — Давай-ка сделаем сейчас что-то вроде малой модели будущего мира. Правят те, у кого есть наркотики. А те, у кого их нет, делают все для того, чтобы их получить. Если Бартек хочет покурить, он должен исполнить желания. Причем быстро. Бартек хочет, чтобы мы пыхнули? Очень хорошо. А сейчас Бартек хватается правой рукой за левое ухо, а левой рукой — за нос.
— Томек, ну пожалуйста.
— Ты не хочешь пыхнуть? Очень хорошо. Я закрою тебя в туалете, а сам выкурю все, до последнего зернышка.
Бартек хватается правой рукой за левое ухо, и левой рукой — за нос. Это выглядело, конечно же, довольно уродливо, но когда он это сделал, мою душу охватило огромное, почти героиновое спокойствие. В самом деле, нет для человека вещей невозможных. Можно сделать все, что хочешь.
— Очень хорошо, — сказал я и высыпал на фольгу немного Герасима — приблизительно на две хапки. Я закурил первым.
От дыма у меня кружится голова, но я затягиваюсь следующей порцией и сразу же бросаю на фольгу очередной комочек. Интересно, что как только появляется настоящее счастье, сразу исчезают мысли о разных слабых, подозрительных и даже мучительных человеческих удовольствиях.
После первого засыпания и пробуждения я договариваюсь по телефону с мамой Габриэля об очень серьезном разговоре о сыне и опасностях, которые ему угрожают. Там будет и его жена. Сам Габриэль будет в Академии искусств, на реставрации произведений искусства, а значит, дома его не будет. Я заказываю такси. Выкуриваю еще одну порцию коричневого порошка, чтобы оставаться в форме до вечера. Я бужу Бартека, который со вчерашнего дня находится в состоянии блаженного полусна. Даю ему немного коричневого порошка, ключи и отправляю его назад в особняк его матери. Он там будет до вечера курить, а потом вернется. Он еще не знает, что его тоже когда-то будут спасать. А сейчас он должен мне помогать.
Я еду домой к Габриэлю. У них большой деревянный дом на краю Кампиноской пущи — это очень далеко, но на машине, а точнее, на такси, можно быстро доехать, Я чувствую что-то похожее на то, что люди обычно чувствуют перед блеванием, но это очень приятно. Ведь то, что хочет из меня вылиться, — очень хорошее. Счастье — это нечто большое, намного большее, чем сам человек. И поэтому оно иногда из человека может вылиться.
Жена Габриэля — полноватая и раздраженная — заводит меня в гостиную. Там, на кресле у стены, сидит большая женщина — мать Габриэля.
За ней видны двери красного дерева, которые, должно быть, ведут в какую-то другую комнату. Кто-то дергает за ручку с другой стороны, но дверь заперта.
— Выпустите меня, выпустите, — кричит невнятным голосом старая, скорее всего беззубая, женщина. — Выпустите, я должна знать, что происходит с Габриэлечкой.
— Это моя мать, его бабушка, — объясняет мать Габриэля. — Она не должна ни о чем знать, потому что еще больше разнервничается. Но мы можем разговаривать — она почти глухая, через дверь не расслышит.
— Габриэль — героинщик, — говорю я.
Крик. Это крикнула жена Габриэля, и отголоски этого крика, вероятно, дошли до бабушкиных ушей за дверью, поскольку ручка стала двигаться еще интенсивнее под аккомпанемент старушечьего бормотания.
— Значит ли это, что он употребляет наркотики? — спрашивает мать. Она побледнела, но старается сохранять спокойствие.
— Не совсем. Это значит, что он попал в физическую зависимость от самого сильного наркотика. Я это точно знаю, но если вы хотите убедиться в этом сами, давайте сделаем ему анализ мочи.
— Это потому, — говорит жена и начинает рассказывать о том, как она просыпалась среди ночи, а Габриэля не было в кровати, хотя ранее он туда ложился, и часами сидел в туалете, а потом спал до одиннадцати утра, и о том, как Габриэль засыпал во время ужина. И как когда-то, сразу же после принятия пищи, ее выблевал.
— Я тоже это подозревала, — соглашается мать.
— Нужно действовать быстро, — говорю я медленно, взвешивая каждое слово. Но все продвигается как нельзя лучше, включая бабушкины крики. — Я его друг. И я хорошо осведомлен в данной проблематике, вы же знаете, что я в определенном смысле психолог. Сейчас только я могу ему помочь. Поэтому прошу вас о помощи.
— О да, — оживает мать. — Скажите, какой он на самом деле. Вы это умеете.
Я хочу ей сказать, что не использую свои аналитические способности по отношению к близким людям. Или что у меня сейчас нет времени. Однако я чувствую, что должен сделать все для того, чтобы снискать доверие этих несчастных женщин.
— У Габриэля специфическое звучание голоса, начинаю я. — Лично я называю его миндальным, Это значит, что его голос имеет горловое происхождение и является очень сильным, но он слабеет, и часть его выходит через нос. Отсюда и дрожь. Это свидетельствует о том, что Габриэль переживает сильные эмоции, но очень сильно их боится. Он боится, что они могут довести его до чего-то плохого. Поэтому он несколько преувеличенно проявляет положительные эмоции. Он их проявляет всюду там, где ничего не чувствует, поскольку боится, что они могут породить совершенно иные, неположительные эмоции. К тому же, именно у этого страха берет свое начало его склонность к тому, чтобы все маловыразительные жизненные моменты наполнять чем-то очень сильным и приятным. Это героин. Напористое произношение зубных «т», «д», «з» и «ц» при одновременном усилении носового тембра свидетельствует о том, что Габриэль также старается вкладывать позитивные эмоции в профессиональную деятельность. Для того чтобы избавиться от этой дурной привычки, он, во-первых, должен находиться под контролем. В противном случае он и далее будет принимать наркотики. Во-вторых, он должен пройти курс терапии, которая поможет ему без страха пережить эмоции и, прежде всего, — недостаток эмоций и впечатлений.
