Не важно, — выкурит она сигарету или нет, но она отомстит за Нелли!
Когда Лора приехала в Лумьоль, ей было восемнадцать, и была она очень впечатлительной девчонкой, склонной к крайностям во всем, к тому же находилась в ссоре со всем белым светом, потому что была на этот белый свет смертельно обижена. Послушать ее, так ей тогда просто не сиделось на месте, вот она и приехала в Лумьоль. Она довольно лихо готовилась к защите диплома по специальности социальной помощницы, не придавая особого значения своей работе, и она могла бы в тот момент без раздумий последовать на край света за террористом с нежными руками или за своим заклятым врагом. Итак, в Лумьоле она проходила практику в клинике «Аврора», расположенной в верхней части города, в родильном отделении. Скучать там было некогда. Она потом частенько вспоминала молодого папашу, лежавшего на носилках в коридоре, и всякий раз ее разбирал смех… Через два дня на третий Лора возвращалась домой, она сняла его себе за городом, неподалеку от перевала, и там она забывала и о Лумьоле, и о лумьольцах, о молодых людях, увивавшихся за ней, их было очень много, прямо-таки навалом, но выбрать было не из кого, потому что их уровень умственного развития иначе как пещерным назвать было нельзя. К счастью, у Лоры была клиника и работа. На второй год ее допустили к серьезному делу, и она стала ассистенткой заведующей отделением, дамы суровой, со своими строгими принципами, матери семейства, для которой и пациентки были ее детьми. Лора видела очень и очень тяжелые случаи, почти безнадежные, например, девочек-подростков, доведших себя до анорексии из-за желания иметь стройную фигуру, а потому моривших себя голодом и дошедших до того, что организм стал отторгать всякую пищу и начал поедать самое себя; видела она и отцов, отличавшихся бешеным нравом, и несчастных девочек, у которых бабки-знахарки пытались удалить плод при помощи вязальных спиц и крючков; приходилось ей сталкиваться и с жертвами дядюшек-педофилов, а также нянюшек-садисток, с детьми сектантов-фанатиков, отличавшимися такой худобой и бледностью, словно растили их в подземелье; с другой стороны, видела она в палатах и растерянных старух, чьих-то бабушек и прабабушек, у которых было неладно с головой; и всем она помогала выпутаться из затруднительного положения, она помогала обрести твердую почву под ногами тем, кто, впав в отчаяние, утрачивал контроль над собой настолько, что вел себя как малый ребенок.
И вот однажды утром Лора стала свидетельницей того, как в холле клиники появилась девушка в самом плачевном, если не сказать жалком состоянии, утверждавшая, что у нее уже отошли воды. Она бормотала какой-то вздор про то, какое долгое путешествие она проделала для того, чтобы попасть сюда, о том, что известила настоящего отца о приближении родов, о том, что ее преследует какой-то псих, что он опасен, что ему ни в коем случае нельзя сообщать, что она рожает, потому что он без колебаний может поджечь больницу и похитить у нее ребенка. На протяжении трех дней она находилась в прострации. Никто о ней не наводил справок, ни настоящий отец ребенка, ни мнимый, ни любовник, ни дружок… Накануне выписки из клиники Нелли залилась слезами и принялась каким-то странно-ровным голосом сетовать на то, что всякий раз почему-то «напарывается» на негодяев. Но самым худшим из всех негодяев был Марк. Кучу денег… он был должен ей кучу денег, к тому же он разбил ее мечты, погубил молодость, но ведь он ничего никогда не заплатит! «Ни су! У этого человека благородства — как у пиявки, да что там говорить, ведь он просто вор!» Когда Нелли ехала в Лумьоль, ей казалось, что она хочет только одного: убить его — это было бы всего лишь актом справедливого возмездия, но малыш уже шевелился у нее в животе, и она подумала, что он заслуживает лучшей участи, чем мать, отбывающую срок в тюрьме за убийство. Самое же неприятное в ее положении было то, что ей, по сути, некуда идти, кроме как на улицу, да и денег совсем нет…
Оцепенев от ужаса, Лора слышит свой голос, слышит, как она тогда уговаривала Нелли получить с этого проходимца Марка все, что ей причиталось, а для этого надо было для начала поселиться у него в доме… выйти за него замуж, если потребуется… ну а потом можно будет и ручкой помахать… Чао, дорогой! Она видит себя в вечер накануне свадьбы Марка и Нелли, когда она ждала невесту, которую уже тогда считала не в своем уме. Она вспоминает, как без конца выскакивала на террасу, как терзалась опасениями, как пыталась уверить себя, что все будет хорошо, и Нелли вот-вот явится к ней, как и обещала. В пять часов утра она вывела машину из гаража, снег уже не падал с небес. Долина Роны переливалась и искрилась. На склонах побелевших холмов лежали голубоватые тени, вокруг царила тишина, которую можно было сравнить с тишиной, царящей в морских глубинах. В семь часов она проехала мимо дома Лупьенов и увидела, что среди лип промелькнул огонек. Она остановила машину и стала ждать…
Через час дверь отворилась, и Марк вышел в сад, весь какой-то растерзанный, расхристанный, да и шел он как-то странно, как человек, пытающийся убежать от ножа, всаженного ему в спину между лопаток; выглядел он совершенно потерянным и явно не знал, куда идти.
Опустив стекло, Лора крикнула:
— Нелли дома?
— Ну конечно, дома.
— Она должна была заехать ко мне, но не приехала, а у нас была договоренность, что в таком случае я к вам заеду. Нам надо поговорить.
— Она спит.
— Но это очень важно, по поводу работы…
— Приезжайте завтра.
Лора еще тогда набралась храбрости и спросила:
— А у вас не найдется для меня чашечки кофе?
А Марк ответил:
— Он кончился. Приезжайте завтра.
У него тогда как-то странно звучал голос, как-то неестественно, это был не его голос; он смотрел на дальние холмы какими-то пустыми мертвыми глазами, как говорится, отсутствующим взглядом, словно был равнодушен ко всему миру, но зато чрезвычайно внимательно прислушивался к тому, что происходило у него в голове, что терзало его, вероятно, к какой-то мысли, неотступно преследовавшей его. В эту минуту появился Пьер, ковылявший на ногах нетвердо из-за того, что голубые сапожки были натянуты неправильно: левый — на правую ногу, а правый — на левую. Он уже было устремился к машине, когда Марк схватил его за пояс штанишек и буквально втащил обратно в дом. Дверь захлопнулась с громким стуком.
В полдень уже весь Лумьоль знал, что свадьба расстроилась, что местные детишки не выпустят в голубое небо белые воздушные шарики, потому что невеста сбежала из Лумьоля. Бедный мальчик, бедный господин Лупьен. И Лора отправилась вечером к Лупьенам. Она кричала, она стучала в окна и двери, она позвонила по телефону из машины, стоявшей под деревьями, и получила яростный отпор от совершенно чокнутого Марка. «Мы ни в ком не нуждаемся и никого к себе не подпустим, понятно? Нас с сыном двое, мы поддерживаем друг друга». Ему, нет, вернее, им обоим теперь плевать на Нелли! Его абсолютно не интересует, ни где она, ни что делает, ни даже кто ее трахает. Она может сдохнуть, может подать на него в суд, ему начхать! Пусть только попробует вернуться, и он ее пристрелит. «Да, и вообще, вы-то кто такая, чтобы совать свой нос в наши дела?» Пока он нес этот бред, перед глазами Лоры возникла картина: новорожденный младенец висит вниз головой над пустотой. Она слушала и кусала себе губы от бессильной злобы. Нет, никогда и ни за что не оставила бы Нелли своего сына ни на секунду с этим психом одного. Никогда бы она не уехала без него, никогда бы не исчезла, не предупредив ее. Надо заявить в полицию…
