Он неизменно присутствовал на слушаниях Конгресса всех трех судебных округов. Когда судья спросил его о размахе распространения ЛСД, он назвал цифру в 3,6 миллиона потребителей: даже Лири считал, что их не больше ста тысяч. Но Годдард использовал для подсчета забавную арифметику: он полагал, что на каждый известный случай нелегального употребления наркотиков приходится около десяти тысяч незарегистрированных. А с ЛСД люди его агентства сталкивались 360 раз.
И что за люди предположительно входили в эти три с половиной миллиона? Вовсе не авангард эволюционного развития, как предполагал Лири, а «неудачники, разочаровавшиеся во всем люди искусства и просто молодежь старше двадцати». «У всех у них не удалась жизнь, — говорил Сидней Коэн, — это неудовлетворенные и беспокойные люди, сталкивающиеся с проблемами, с которыми сами справиться не могут. Многие страдают от жалости к себе и считают, что незаслуженно страдают в «правильном» нормальном мире». «Не приспособившиеся неудачники. Нонконформисты.
Во время своих свидетельских показаний перед Конгрессом капитан Трембли из лос-анджелесской полиции достал фотографию, сделанную на одном из Кислотных тестов и протянул ее конгрессменам. «Уверен, вы согласитесь со мной, что парень на этой фотографии — нонконформист. Когда эта фотография, эта цветная фотография была сделана, он явно находился под ЛСД. Вы видите — у него разрисовано и лицо и куртка. Знаки нонконформизма у него и на лице и на куртке определенно означают, что этот молодой парень — нонконформист, как принято говорить сегодня».
В конце концов, конгрессменов беспокоили вовсе не ужасные истории и не выдуманные случаи сумасшествия, вызванного наркотиком. Это, как заметил сенатор Рибихофф, все пустая болтовня: для заголовков годится, но слишком уж далеко от правды. Истинной причиной того, почему ЛСД следовало устранить, было вовсе не то, что он сводил с ума небольшой процент тех, кто его потреблял, а то, что он делал с остальным большинством. Несмотря на уверенность капитана Трембли, ЛСД не столько привлекал нонконформистов, сколько создавал их.
Вспомним, в 1963 году Гринкер писал, что ЛСД может стать причиной психопатологии. В 1966 году контуры этой патологии были достаточно ясно очерчены.
Те, кто принимают его (ЛСД) — иногда или постоянно, — неизбежно отходят от современного общества и ведут солипсическое нигилистическое существование, в котором ЛСД — уже не просто часть жизненного опыта, но синоним жизни вообще. Эти индивидуумы — люди, которые красочно зовутся «кислотниками», — участвуют в постоянных наркотических оргиях, сосредоточившись на самонаблюдении и самоанализе, и больше не являются активными членами социума, они разрывают не только связи с социумом, но и семейные связи. Если количество таких личностей у нас возрастет, то они будут представлять реальную угрозу для всего нашего общества.
Это — цитата из представленной на рассмотрение Конгресса записки оппонентов психоделического движения. ЛСД разрушал рабочую этику, засорял головы молодежи религиозными миражами, лишал их обычной системы ценностей. «Мы столкнулись с очень опасной вещью, возможно более опасной, чем смерть — торжественно свидетельствовал Сидней Коэн. — Я имею в виду утрату культурных ценностей, потерю различий между правильным и неправильным, между хорошим и плохим. Это приводит к бессмысленному существованию — без ценностей, без побуждений и внутренних целей, без мотиваций и честолюбия».
Если психоделики будут распространяться и дальше, Америке грозит риск превратиться в общество одурманенных наркотиками мистиков. Коммунистическое общество к тому же, потому что наркотики наверняка ослабят волю народа и он не сможет противостоять Советскому Союзу.
Странная дискуссия: противники ЛСД утверждали, что кислота разрушит Америку, защитники — прямо противоположное. Для них ЛСД являлся лечебным средством. Он помогал корректировать неврозы, вызванные потребительской культурой. Позволял докопаться до корней проблем, взглянуть на некоторые вещи под новым углом. Давал дополнительную информацию, часть которой была по своей природе духовной. Если Америка хочет остаться мировой державой, нельзя поворачиваться спиной к такой полезной вещи.
Забавно, но обе стороны сходились на том, что ЛСД может коренным образом изменить человека. Но правда ли это? Летом 1966 года психолог Билл Макглофлин, участвовавший в ранних опытах Оскара Дженигера, опубликовал интересное исследование, дающее ответы на некоторые вопросы. Проводя эксперимент, Билл Макглофлин собрал двадцать семь человек с высшим образованием — вслепую, через объявление в газете. Выяснив их проблемы, он разделил их на три группы и дал им личностные тесты, в которых акцент ставился на творчестве, страхах, личных ценностях и т. д. Первая группа получала полную дозу ЛСД, вторая — очень маленькую, третьей дали амфетамины. После принятия наркотиков все они прошли личностные тесты повторно.
И еще раз — спустя шесть месяцев. В результате Мак-глофлин выяснил, что изменения в личности происходят минимальные, несмотря на субъективные впечатления. Только в одной области наблюдались действительно значительные изменения — в тесте «как жить».
После трех доз ЛСД пациенты Макглофлина переставали интересоваться выгодной работой в корпорации и склонялись к чему-нибудь более созерцательному.
Но даже эти изменения были не вечны: они зависели от времени и количества ЛСД. Через шесть месяцев различия по этому тесту уменьшались, и единственные фактические изменения оставались в двух категориях: «самовосприятие» и «самоуважение».
Въезд на территорию Эсаленского института
Статья Макглофлина была опубликована в числе многих других статей по ЛСД, появившихся в специальных журналах в 1966 году. В научных журналах публиковалось много подобных исследований. Однако популярные издания избегали говорить о научном аспекте ЛСД. Это было слишком сложно, слишком специально, как и большинство тем, связанных с фундаментальными исследованиями.
Исследователь из Психоневрологического института при Калифорнийском университете отмечал, что ЛСД, похоже, помогает детям, больным аутизмом.
По исследованиям Национального института психического здоровья, из сорока трех алкоголиков, принимавших ЛСД, двадцать три бросили пить, семеро изредка выпивали, но уже способны были нормально работать и двое опять запили. Другой ученый, изучавший проблемы удачных и неудачных сеансов, выдвинул предположение, что экстраверты быстро и легко осваиваются в Ином Мире, в то время как для интровертов характерны плохие переживания. Интересный материал, конечно, но нисколько не согласующийся с навешенным на ЛСД ярлыком «наркотика-убийцы» или сложившимся образом сумасшедших ученых, вздумавших образовать межнациональную наркотическую компанию.
Даже среди медиков, где с радостью приветствовали иные наркотики, транквилизаторы и антипсихотические средства, ЛСД был на дурном счету. В основном — из-за отголосков старых слухов о том, что все результаты исследований (хотя это никем не было доказано) сфальсифицированы. Исследования с алкоголиками частично развеяли недоверие. Некоторые исследователи, о которых я уже упоминал выше, получали изумительные результаты. Другие же были не способны вылечить и одного алкоголика. Многие понимали, что в их руки попало новое изумительное лекарство, впоследствии опороченное злыми языками. Однако даже исследователи, понимавшие ценность ЛСД, понимавшие, как с ним нужно работать и как подходить к личностной терапии, в итоге часто попадали в ситуацию, подобную той, в которой оказался Майрон Столярофф и его Фонд. «Как, например, оценить такие изменения, когда человек разводится с женой и уходит с работы, а потом устраивается на другую, где ему платят меньше, но где ему больше нравится? — спрашивает один критик. — Если человек меньше устает, чувствует себя счастливым, читает поэзию и слушает музыку, но гораздо меньше обращает внимания на карьеру и успешную конкуренцию, разве это хорошо?» Измениться и быть счастливым — это был прямой вызов общепринятой этике «приспосабливайся, а не то…», безраздельно царившей в стране в пятидесятые годы, и в этом смысле споры вокруг ЛСД были отголосками гораздо более важного вопроса, чем то, сможет ли лечение восстановить в человеке тягу к социуму.
