Оусли никогда не обедал с нами, потому что он был «вегетарианец наоборот». Он считал, что поскольку человечество ведет свой род от плотоядных приматов, наша пищеварительная система может переваривать только мясо, и овощи на нее действуют как медленный яд. Однажды, когда мы курили вместе гашиш и из-за этого нас «пробило на хавку», он заявил, что я хочу его отравить яблочным пирогом. «Я уже много лет не принимал растительной пищи, — ворчал он с набитым ртом — Это расстроит мне желудок на целый месяц».
Он проучился в Беркли всего один семестр, а затем бросил университет и пошел работать техником в телевизионную компанию КГО. На первый взгляд, казалось, что он вернулся в привычную колею, однако на самом деле в его жизни произошло два существенных изменения. Первым было его знакомство с ЛСД. О том, что испытал Оусли в Ином Мире, мы можем только догадываться, опираясь на свидетельства других людей. Тим Лири в свойственном ему неподражаемом стиле живописует, как Оусли, «полностью отключившись под влиянием ЛСД, вихрем прорвался через свои клеточные перевоплощения, распылился по ту сторону жизни на пульсирующие кристаллические решетки и уже за пределами материальной вселенной протуберанцем дотянулся до того мирового центра, который представляет собой лишь единственную сияющую и рокочущую вибрацию». И когда тем же вихрем его швырнуло назад, это был уже не просто художник-дилетант и блестящий неудачник. Оусли вернулся с миссией: ему было предназначено спасти мир, наладив производство самого чистого и самого дешевого ЛСД в таком изобилии, чтобы оно стало доступно для всех.
И вот тут сыграл свою роль второй фактор, вошедший в жизнь Оусли. По случайному совпадению как раз в это время у него завязался роман с одной студенткой в Беркли по имени Мелисса, которая специализировалась по химии.
Первую свою лабораторию Оусли устроил в ванной комнате жилого дома в Беркли, недалеко от университета. Есть основания считать, что в этой лаборатории он занимался производством не только ЛСД, но и мефедрина.
[107]
По крайней мере, так предполагала полиция, когда она нагрянула в этот дом в феврале 1965 года и конфисковала некие химикалии, которые, возможно, были (а возможно, и не были) промежуточным звеном в производстве ЛСД. Во всяком случае, мефедрин не нашли, хотя именно такое обвинение полиция предъявила Оусли.
То, как Оусли реагировал на эту полицейскую облаву, заложило основы легенды, которая впоследствии создалась вокруг его личности. Не растерявшись, он нанял адвоката и на эту роль пригласил Артура Харриса, заместителя вице-мэра Беркли. Хар-рис не оставил от обвинения камня на камне, доказав, что никакого мефедрина полиция не нашла. Но Оусли не удовольствовался простым оправданием. Поскольку обвинение развалилось, он предпринял контратаку, подал на полицию иск с требованием вернуть ему конфискованное лабораторное оборудование и выиграл дело. После этого он скрылся.
Затем он внезапно появился в своем родном городе Александрия в штате Виргиния и связался со своей семьей. Позднее его отец рассказывал репортеру: «Он был всего в четырех милях от нас, но мы разговаривали только по телефону. Он взбеленился на меня, пытался доказать, что выпивка хуже [наркотиков]. Я сказал ему, чтобы он все это бросил и вернулся домой и тогда мы с ним об этом потолкуем… Мы не очень-то ладили. Нам не нравится, как он себя ведет. У него своя жизнь, у нас своя. Он два раза женился, от каждой жены у него ребенок, и при этом он живет еще с одной женщиной. Когда он привел сюда эту потаскушку, я его не впустил». На прощание АОС-второй еще раз прошелся по адресу своего сына, заявив, что «при всем своем блестящем уме тип он крайне неуравновешенный».
Новой оперативной базой для Оусли стал Лос-Анджелес. Он основал компанию, назвал ее «Научно-исследовательская группа по изучению физиологии медведей» и стал заказывать химические реактивы, необходимые для синтеза лизергиновой кислоты. Прикрываясь «изучением медведей», он приобрел солидный запас лизергинового моногидрата — основного компонента ЛСД. В общей сложности он накопил 800 граммов, 500 граммов были получены от «Цикло Кемикал» и 300 — от «Интернэшнл Кемикал энд Нуклеар Корпорейшн». И той и другой компании он оставлял аффидевиты — письменно заверенные и скрепленные заявлением под присягой обязательства использовать реактивы только для исследовательских целей. Оусли расплачивался наличными — одному только «Цикло Кемикал» он заплатил двадцать тысяч долларов сто долларовыми банкнотами, и это показывает, что фабрика в Беркли хоть и работала недолго, оказалась неожиданно прибыльной.
Первую партию лизергинового моногидрата Оусли получил 30 марта 1965 года и уже в мае превратил ее в ЛСД. Сведения о своей продукции он, как правило, распространял устно, от человека к человеку; возможно, поэтому полиция снова заинтересовалась его подпольной лабораторией. Капитан Альфред Трембли, глава лос-анджелесского подразделения по борьбе с наркотиками, втайне от Оусли стал регулярно опорожнять его мусорные ящики. Таким путем ему в руки попало несколько бланков с заказами на кислоту. Один из них пришел из Портленда в штате Орегон, в нем был запрос на 40 капсул и приписка: «Привет Мелиссе».
Сценка из жизни Хэйт-Эшбери
Через год, когда Трембли будет выступать со свидетельскими показаниями на слушаниях в Конгрессе, мусор Оусли будет наглядно продемонстрирован и предъявлен как вещественное доказательство. Но пока что Оусли исчез с горизонта капитана Трембли. Закончив работу над первой партией кислоты, он вернулся в Сан-Франциско и совершенно потряс своих старых соседей, предъявив им собственный, им самим изготовленный препарат ЛСД. По словам Чарлза Перри, первая кислота, синтезированная Оусли, «отличалась убойной силой и действовала подавляюще. Этим она несколько напоминала самого Оусли, который всегда был чрезвычайно напорист». Оусли роднила с Проказниками крайняя бесшабашность и решительность в отношении психоделиков; он всегда подначивал своих друзей: «прими двойную дозу и ты вылетишь прямо в космос».
Летом 1965 года Оусли впервые услышал о Кизи, и так была подготовлена почва для их встречи наутро после несостоявшейся вечеринки с битлами. Встречу эту смело можно назвать судьбоносной, ибо вполне возможно, что без Оусли не было бы никаких Кислотных тестов, по той простой причине, что ЛСД было слишком трудно достать. Мечта о кислоте, тысячами доз распределяемой среди всех желающих, так и осталась бы просто мечтой, если бы в то летнее утро из толпы девчонок-фанаток не вынырнул бы внезапно этот маленький нахал и не заявил бы: «Я — Оусли».
Так был сделан второй шаг к сотворению легенды об Оусли — он стал присяжным химиком Проказников.
Разбогатев, Оусли стал щедро раздавать деньги и сделался настоящим патроном-покровителем контркультуры. Он закупал звуковую аппаратуру для рок-групп, нуждавшихся в деньгах, как, например, «Grateful Dead», и субсидировал издание первой газеты в Хэйте, «Оракль». По свидетельству того же Чарлза Пер->ри, старого соседа Оусли, его убежище в Беркли «нередко напоминало средневековый королевский двор, постоянно осаждаемый толпами просителей… вымаливающих у монарха какую-нибудь милость. Я словно вижу перед собой тогдашнего Оусли — как он голый восседает в огромном кресле, выстланном мехом, и высушивает волосы феном, сдержанно, но благосклонно внимая их просьбам». Личные вкусы Оусли всегда отличались экстравагантностью, и теперь он мог удовлетворять свои прихоти с большим размахом. Он коллекционировал восточные ковры и электронные приборы высочайшего класса. Он держал дома ручную сову и кормил ее живыми мышами. Он готовил духи по индивидуальным заказам, смешивая разные эссенции, чтобы получить аромат, точно отражающий его представление о личности клиента. Хотя не Оусли разработал, как должен выглядеть и одеваться наркодилер эпохи хиппи, он определенно довел его внешний облик до совершенства. От бирюзового пояса до обуви ручной работы его костюм был всегда тщательно продуман и отличался изысканностью. Он страстно любил хорошую кухню и сам наслаждался, угощая свою свиту разнообразными обедами в первоклассных ресторанах. Цены на мясо были излюбленной темой его монологов, о чем бы ни заходила речь — о вреде вегетарианства или о его знаменитом «кислотном рэпе». И предпринимал ли он марафонский пробег по теории относительности или по буддийской философии — все сводилось к одному итогу ЛСД дарован человечеству Провидением, чтобы спасти его от последствий открытия ядерной реакции.
