Майкл Мэрфи, соучредитель Исаленского института (чьи исследования человеческого потенциала заполонили прессу после того, как хиппи отошли на второй план), писал так: «Я с самого начала думал, что битники — только первая волна. Хиппи стали второй А теперь, возможно, возникнет третья — садхи,
[118]
которые больше сосредотачиваются на медитации. Думаю, сейчас уже многие отказываются от наркотиков. Мода на них прошла. Интерес остается, но к нему добавляется мудрость, подкрепленная знаниями».
Сосредотачивающиеся на медитации cadxu считали, что они даже продвинулись дальше тех состояний, которые дают наркотики, — просто потому что смогли освободиться от всех физиологических «помех», сопровождавших обычно психоделическое путешествие в Иной Мир. Никаких путешествий в неизвестное, никаких переживаний собственного рождения. В свое время ЛСД был действительно необходимым инструментом для достижения определенных состояний сознания, но теперь пришла пора двигаться дальше. Психоделики, как писал Алан Уоттс, были «лодкой, в которой можно переправиться через реку, но как только достигаешь другого берега, дальше нужно идти пешком».
Это новое направление поддержали и «Битлз», когда осенью 1967 года во всеуслышание заявили, что не используют психоделики для трансцендентальных медитаций. Они стали учениками Махариши в его ашраме в Ришикеше на берегах Ганга
Битлы были не единственными, кого привлек маленький йог-коротышка со скрипучим голосом. Голливудская актриса Миа Фэрроу
[119]
тоже поехала учиться медитировать в Ришикеш, так же как и трубадур психоделиков Донован,
[120]
чьи песни «Mellowyellow» и «Sunshine superman» однозначно воспринимались большинством обывателей как пропаганда наркотиков. И вот несколько месяцев спустя ашрам в Ришикеше и Махариши стали для американцев такой же привычной и знакомой вещью, как Белый дом и Джекки Кеннеди.
Английская пресса освещала успехи битлов в медитациях, словно ежегодные скачки в Эпсоме: Пол пока что держит рекордное время в четыре часа, Джон и Джордж отстают всего на несколько минут, а Ринго вообще плетется в хвосте. Ринго и правда, проведя в Ришикеше всего десять дней, отправился обратно, заявив журналистам, что его желудок плохо реагирует на местную пищу. Пол Маккартни продержался девять недель. Вскоре вслед за ним уехал Джон и, наконец, последним — Джордж. «Мы переоценили его поначалу, — сказал позднее в интервью Маккартни о Махариши. — Он тоже человек, а мы поначалу думали, что в нем больше божественного».
Бхагван Дасс
Махариши, конечно, пережил отступничество битлов, хотя визиты журналистов с телекамерами к нему прекратились.
Но отнюдь не все, кто отправлялся в Индию, возвращались назад, распрощавшись с иллюзиями и в расстроенных чувствах. В то же самое время, когда битлы пытались очистить сознание в Ришикеше, другой наш старый знакомый, Ричард Альперт, медитировал на диване у Лири в Ньютоне. Альперт достиг наконец благодати — он встретил человека, который знал.
В июне 1967 года Альперт оказался свободным как ветер. У него не вышло вернуться обратно к академической работе психолога, а ездить с психоделическими лекциями ему наскучило. Только что умерла его мать, и им вновь, как в свое время в Чихуатанейо, начало овладевать черное отчаяние. Так что когда один знакомый позвал его отправиться в паломничество к индийским святым людям, он с радостью согласился. Они решили проехаться с шиком — купили в Тегеране новый «лендровер» и останавливались по пути в лучших отелях. Большую часть времени они курили афганский гашиш и регулярно прикладывались к захваченной Альпертом бутылке с кислотой Оусли. Альперт делился ЛСД с каждым святым, который изъявлял желание попробовать. Одни говорили, что ничего не почувствовали, другие сравнивали его действие с медитацией и только считанные единицы интересовались, где можно достать еще. Спустя три месяца, проехав Иран, Афганистан и Индию, они достигли Непала.
Когда они, будучи уже в Катманду, обсуждали дальнейшие планы, все и произошло. Приятель Альперта собирался ехать в Японию, к дзен-буддистам. Альперт решил вернуться в Штаты. «Возможно, удастся отыскать второго шофера» — пробормотал он. И тут он внезапно увидел — словно видение из «Лезвия бритвы» Сомерсета Моэма,
[121]
- как высокий, под два метра, белый человек, с длинными хипповскими волосами, одетый в традиционное дхоти, вышел из храма. Альперт поднял глаза, их взгляды встретились, и Ричард с легкой дрожью понял: этот парень действительно знает.
Его звали Бхагван Дасс, и он милостиво согласился, чтобы Альперт отправился вместе с ним в пешее паломничество по индийским храмам. Однако Альперт все еще немного колебался. Он пытался убедить себя, что не для того проехал пол-мира, чтобы скакать по лесам за двадцатитрехлетним серфером родом из калифорнийского городка Лагуна-Бич. Но когда Бхагван Дасс ушел из Катманду, вместе с ним, босой и в дхоти, в итоге пошел и Альперт, готовый жить на подаяние и вручить свою жизнь и состояние неразговорчивому Бхагвану Дассу. Когда Альперт пытался рассказывать анекдоты из своей гарвардской жизни или поведать о днях с Тимом, Бхагван Дасс делал ему знак замолчать: «Оставайся здесь и сейчас!» Собственно, сложно было этому не повиноваться. Первые несколько недель прошли для Альперта достаточно болезненно. Его ступни превратились в сплошной гигантский нарыв. Он подхватил дизентерию и испытывал полнейший упадок сил и здоровья. Однако, несмотря на все это, Ричард, словно маленький мальчик, послушно следовал за Бхагваном Дассом. В каждой деревне тот останавливался и играл на индийском струнном инструменте. Альперту он дал барабан, ему полагалось отбивать ритм. К Бхагвану Дассу относились с уважением, как и ко всем святым людям, следующим древним духовным путем. Все, что осталось у Альперта, — старый паспорт, обратный билет на самолет, несколько чеков и заветная бутылочка с ЛСД.
Однажды Бхагван объявил, что пришло время посетить его учителя. Сев в машину, они проехали с сотню миль и очутились у подножия Гималаев. Как только машина остановилась у небольшого храма, Бхагван Дасс выпрыгнул из нее и со струящимися по лицу слезами стремительно помчался по горной тропинке. Альперт, как обычно, последовал за ним, но не столь стремительно. Внезапно он пересмотрел свое отношение к Бхагвану Дассу: каким бы волшебным и знающим ни казался белокурый гигант все это время, сейчас это волшебство явно испарилось. И вид его, распростершегося ниц перед учителем, который оказался крошечным коротышкой, сидящим на обычном одеяле, тоже поначалу не впечатлил Альперта. Первое, что спросил у Альперта учитель, — является ли тот состоятельным американцем? Ричард ответил, что да, вполне. Тогда старик потребовал подарить ему машину. Альперт был захвачен врасплох. «Наша семья всегда давала деньги на благотворительные нужды — и Объединенному еврейскому сбору пожертвований, и медицинской школе Эйнштейна. Но я никогда не встречал такой напористости». Встреча могла бы закончиться совсем иначе, но затем вдруг учитель начал говорить о том, что у Альперта меньше года назад умерла мать. И он правильно определил, что ее смерть наступила от осложнений на селезенку, и выговорил «селезенка» по-английски (весь разговор происходил на хинди). И тут Альперт потерял контроль над собой, у него закружилась голова и, почувствовав внезапно неистовую, разрывающую грудь боль, он зарыдал… «Не от счастья или горя. Это просто было чувство, что я наконец-то дома. Путешествие закончилось».
