Баронесса средних лет была на самом деле будущей тещей Тима. Ее дочь, Нена, местная кинозвезда, блондинка, была известна тем, что плавала по Гудзонову заливу на судах викингов времен Эрика Рыжего, снимаясь для рекламы сигар. Согласно «Харпер базар», она «любила концерты и балет… родилась в Мехико, выросла в Пекине, с ранних лет привыкла путешествовать по всему миру. Так что ничего удивительного, что сегодня она проводит большую часть времени вне своего дома в Нью-Йорке, летая по различным городам Европы и Азии».
Тим встретил ее в Миллбруке на праздновании 4 июля и внезапно понял, что именно она является его второй половиной. Их занятия любовью тем вечером были столь шумными, что Альперт, который жил в комнате под Лири, не смог нормально медитировать. Но на самом деле Дика волновали не занятия любовью, а сама любовь. «Во многих отношениях я был Дику вроде отца, — писал позже Лири. — В нашем домашнем хозяйстве он, выросший под сильным влиянием матери, играл то, что сам называл материнско-женской ролью. Он, безусловно, был намного ближе к моим детям — Сьюзен и Джеку, чем я сам».
Какое-то время казалось, что Альперт объявит бойкот планировавшейся свадьбе, назначенной на 12 декабря 1964 года. Но потом он все-таки решил вести себя в лучших традициях высшего света и присутствовать на церемонии. Лири планировал провести медовый месяц в Индии, так что на Альперта сваливались все заботы, связанные с Касталией.
Ральф Мецнер к тому времени уже был в Индии. Он уехал туда еще ранней осенью вместе с членами ведантистского ашрама, которым Лири в свое время давал ЛСД. В его письмах жизнь в ашраме выглядела идиллией: «Этим утром я сидел в лесу, читая немецкую книгу по тибетской медицине, написанную бенедиктинским монахом. Мне ее дал лама Говинда. Собачка хозяйки загнала на дерево обезьяну…»
Алан Уоттс
Тим с нетерпением ждал отъезда. В письме Мецнеру он признавался, что мечтает сбросить с себя на время груз ответственности и поселиться где-нибудь в блаженной тиши у подножия Гималаев, исследуя «невероятно сложный процесс, во время которого двое людей начинают сливать воедино свои
возможности». Единственное, что его беспокоило, — в Большом доме не остается почти никого из старших, кто следил бы за тем, чтобы Касталия продолжала нормально функционировать. Однако «Ричард сильно изменился. Он принял на себя «роль Тима» и лучится гостеприимством, строит планы и приглашает новых людей. Он заполнил дом красивыми и творческими представительницами прекрасного пола».
В том же письме он описывал две лекции, которые читал в Пало-Альто и в Сан-Франциско. Народу было не протолкнуться, сообщал он. А в циничном Нью-Йорке на его лекции в зал на тысячу триста человек пришло столько народу, что сотням людей пришлось стоять. «Это было похоже на то, будто нашептываешь на ухо любимому… политическая и моральная битва за психоделики уже выиграна. С нынешнего момента это только вопрос времени».
А вот официальная фотография, сделанная на свадьбе Тима и Нены, — совершенно сюрреалистическая картинка, где вместо привычного стола с блюдами из фарфора и столового серебра видны блюда с наркотиками. Они не собирались становиться стандартной американской парой. Там было и еще несколько снимков, которые остались валяться в ящиках стола, потому что тогда никто не понимал их важности. Наиболее интересное фото снято в августе. Это жаркий спокойный день. Люди загорают на лужайке. Лири тогда находился наверху — он был в трехдневном путешествии. Раздался шум колес. Потом из окон машины посыпались маленькие дымовые шашки. Машина оказалась школьным автобусом, правда таким, который мог привидеться разве что Иерониму Босху, если бы он заведовал оформлением автобусов для школ. Когда автобус затормозил и остановился, изнутри послышался громкий шум и подозрительное кудахтанье.
Загоравшие на лужайке на всякий случай, в целях безопасности, удалились.
В Касталию прибыл Кен Кизи и его Веселые Проказники.
Глава 18. МНОГООБЕЩАЮЩИЙ ПАРЕНЕК
Ричард Тодд в гарвардской «Илэмни Баллетин» писал, что «одной из интересных черт Тима Лири, которая порой сильно смущала и ставила в тупик окружающих, было то, что он постоянно менялся и был практически непредсказуем. Еще вчера он был почтенным и уважаемым психологом и вдруг — о волшебные грибы! — превратился чуть ли не в один момент в перекати-поле, гонимого всеми наркомана. С некоторыми поправками примерно то же можно сказать и о Кене Элтоне Кизи. Ему еще не стукнуло тридцати, а он уже был отличным спортсменом, примерным гражданином (одноклассники сошлись на том, что именно он добьется наибольших успехов в жизни), перспективным романистом, автором двух высоко оцененных книги, наконец, скромным, заботливым и непьющим семьянином, женившимся на девушке, которую любил со школы… А затем, познакомившись с ЛСД, он стал… Впрочем, вопрос о том, как его называть (как и в случае Лири), зависит от точки зрения. Для друзей, Веселых Проказников, Кизи стал Вождем, исследовавшим
Иной Мир гораздо глубже, чем любой из них. Для девушки, встретившей его на собрании унитариев, он был «пророком Кизи». Для властей он стал опасным оригиналом, злоупотребляющим доставшимся ему от Бога талантом верховодить.
Хотя изначально Лири и Кизи добились примерно одинакового социального статуса, вызывающего уважение и одобрение, но пути, которыми они пришли к этому, сильно разнились.
Начать с того, что в то время как ирландские предки Лири мечтали выгнать англосаксов из их громадных продуваемых всеми ветрами замков, предки Кизи — «твердолобые баптисты» и чтущие традиции «исполнители народных песен» — медленно перебирались из Теннесси и Арканзаса в Техас и Нью-Мексико и дальше в Ла Хунту, Колорадо, где, наконец, 17 сентября 1935 года на свет появился Кизи — первый ребенок в семье Фреда и Дженивы Кизи.
Когда мальчик учился в третьем классе, Фред Кизи переехал с семьей в городок Спрингфилд в Орегоне, в долине Вилламет. Там Фред работал сначала мастером, а потом управляющим молочным кооперативом «Золото Дария». Хотя Кизи прилично зарабатывали, и у них было даже свое загородное ранчо в Дебра Лэйн, они всегда держались немного отчужденно от общества — словно все еще ощущали себя первопроходцами этих земель. «Большой упрямый ковбой, который так никогда и не привык к обществу», — так вспоминал Кизи папу. В этом стиле Фред Кизи воспитывал и детей — самостоятельными и крепкими. Он научил их охотиться, рыбачить, плавать, драться и бороться. «В какой-то момент мальчик должен понять, что он лучше отца. И задача отца — предоставить ему такую возможность, — сказал Кен в интервью. — Это нужно сделать правильно и вовремя, когда парню действительно понадобится. Он должен понять, что может перегнать и перебороть своего старика, оказаться сильнее его в любви, сильнее во всем. Мой отец был умным мужиком, и он дал мне этот шанс. Возможно, это самое важное, что он для меня сделал».
Кизи рос типичным подростком пятидесятых. Он был светловолос, голубоглаз, спортивен и интеллигентен. Зимой он играл вратарем в школьной команде, летом — подрабатывал в «Золоте Дария», делая мороженое. Он был склонен к мистификациям, интересовался магией и чревовещанием, часто выступал с подобными оригинальными номерами на вечеринках и в клубах. Еще он любил рассказывать истории, странные и таинственные, что только укрепило его репутацию как ладного и умного молодого человека. Когда он заканчивал школу, одноклассники признали его «наиболее многообещающим» парнем, который добьется самых больших успехов в жизни. И он добивался. В Орегонском университете, в близлежащем Юджине, он стал чемпионом университета по борьбе и вторым — в соревнованиях Ассоциации американских университетов. Он активно участвовал в студенческой жизни, где его таланты рассказчика пригодились для различных конкурсов песен и пародий, скрашивающих студенческую жизнь. В конце концов, он женился на своей давней школьной любви, Фэй Хэксби. «Самая милая, самая прелестная и красивая девушка из всех, что я видел в жизни», — сказал позднее про нее Том Вульф. В вечер перед свадьбой Кизи впервые в жизни напился и даже «не столько напился, сколько просто выпил немного, за здоровье брата».
