— Возлияние, — согласно кивнул Вайтилингам.
На него шикнули.
— Необходимо супружество, нужна более либеральная религиозная концепция, требуется искусство, литература, музыка, способные выразить устремления единого объединенного народа. — Ник Хасан цинично ухмыльнулся. — Я предлагаю, чтоб мы здесь, в этом городе, попытались… — Тут Краббе остановился. Сердце его сжалось при виде впечатляюще входившего на веранду Сеида Омара в газетной рубашке с гортанным воркованием.
— Громкие слова, — проворковал Сеид Омар, — громкие слова. Но они не помогут нам делать дело. — Он вошел в гостиную, моргая от пьяной светобоязни, встал, пошатываясь, под вентилятором; ветерок шевелил растрепанные волосы.
— Ну-ка, давай, Омар, — успокоил его Ник Хасан, — иди на кухню, выпей черного кофе.
— Не хочу я никакого черного кофе. Ничего черного не хочу.
— Ради бога, — шепнул Краббе, — возьми себя в руки, Омар. Нам не надо никаких неприятностей.
— Я никогда не хотел неприятностей, — крикнул Сеид Омар. — Я делал свое дело, правда? Я делал свое дело лучше любого другого. И получил награду. Лишился работы. — Сел в ближайшее кресло и тихо захныкал. Все смутились, встревожились, все, за исключением Вайтилингама. Вайтилингам очень тихо пел песню, которую пели японцы, празднуя падение Сингапура.
— Пожалуй, — сказал мистер Фу, сплошная жирная улыбка, — нам с женой лучше идти.
— Нет, еще очень рано, — возразил Краббе.
— О, — вскричал Сеид Омар, — понятно. Не желаете находиться в одном доме с безработным. Считаете, будто я всего-навсего грязный безработный малаец.
Вайтилингам очень четко подхватил:
— Грязный безработный малаец, — улыбаясь бутылке виски.
Сеид Омар поднялся.
— А если ты чистый тамил, пускай лучше я буду грязным малайцем, — прокричал он. — Это ты виноват, это раса твоя виновата, что я теперь без работы. Твой чертов мистер Маньям и вся ваша проклятая шайка.
— Лучше иди домой, — посоветовал Краббе. — Давай я тебя отвезу. — Вполне можно, думал он, оставить компанию.
Но Сеид Омар стряхнул с себя руку Краббе и продолжал:
— Я скажу то, что должен сказать этим черным ублюдкам.
— Какие грязные слова, — запротестовала миссис Перейра. Розмари старалась прибиться к Лим Чень По, выражая признательность. Вайтилингам прорвался через кордон, улыбнулся и очень отчетливо сказал Сеиду Омару:
— Я тебя знаю.
— Я тебя тоже знаю, ублюдок.
В последовавшей драке никто фактически не пострадал. Немного имбирного эля Ника Хасана пролилось на платье Розмари, платье пропахло бренди. Чи Асма в негодовании замахнулась на ряд бутылок со спиртным, и две покатились по полу, Сеид Омар споткнулся о бутылку рома, упал, схватившись, как ему показалось, за ближайший неподвижный предмет, каковым оказалась правая нога миссис Фу. Все было абсолютно испорчено.
— Ну, — сказал Идрис, немного пыхтя, — чего теперь будем делать?
— Тише, — шепнул Сеид Хасан. — Услышит. — В доме доктора Сундралингама было темно, но Маньям несомненно был там.
— А что мы будем делать? — спросил Хамза. Никто не ответил; фактически никто не знал.
Каждый смутно в душе воображал какое-то насилие, причем в душе Хасана этот образ затуманивался еще больше ощущеньем сыновнего долга, вины, а также облегчения, даже странной признательности к Маньяму, потому что отец его, придя домой, объявил, что жалованья больше не будет, за школу платить больше нечем. Хасан рисовал себе прекрасное праздное взрослое будущее, чувствуя при этих мыслях, пока они стояли, тихо и быстро дыша, в кромешной тьме, некое обещание экстаза в чреслах, разжигавшее в нем желание причинить Маньяму какой-нибудь безобидный вред. И вдохновенно сказал:
— Лица носовыми платками завяжем.
— У меня носового платка нету, — признался Азман. Шепот сорвался на последнем слоге, в темноте внезапно прогремел ломавшийся бас.
— Ш-ш-ш-ш! Дурак!
— У меня два, — выдохнул Идрис. Он сегодня носил костюм, в пиджаке был платок, кроме платка в брючном кармане.
Навязали на лица маски, и, когда по параллельной шоссе, где они стояли, дороге проехала машина, увидели над ними большие карие глаза друг друга. Азман захихикал.
— Ш-ш-ш-ш!
— Парадная дверь заперта, — решил Хасан. — Наверняка. Попробуем черный ход. Сними пиджак, — велел он Идрису. — Сними галстук. Могут увидеть. Могут узнать. Оставь вон там под деревом. — Идрис повиновался. Они мягко протопали в сандалиях по траве; под ногами то и дело потрескивали сухие ветки. Хамза ушиб палец об кокосовый орех, Идрис поскользнулся на перезрелой папайе под деревом. Над головой сияли звезды, слегка шелестели пальмовые листья, тьма, тишина, безлунность. Дверь кухни была заперта.
— Там бой его спит? — беззвучно спросил Азман.
— Ш-ш-ш-ш! Бой всегда в город уходит. Смотри, вон окно. Открытое.
— Слушай! Маньям храпит во сне?
— Подсадите, — шепнул Хасан. — Посмотрим. Ножи приготовьте.
Он уткнулся в подоконник локтями, друзья поддержали за ноги, заглянул в темноту, ничего не увидел.
— Влезть, — быстро прошептал Хасан, — влезть помогите. Ножи приготовьте. — Подтянул колени, залез, пролез, беззвучно спустил ноги на пол, вытащил нож; глаза, как нож, пытались распороть темноту. Ни звука. — Азман, — шепнул он. — Теперь Азман. Потом Идрис. Хамза, стой там. Смотри. Тут никого.
Идрис и Азман тоже влезли, Азман вытащил карманный фонарик, смутно осветивший комнату умирающей батарейкой. Никого. Видно, комната Сундралингама. Постель пустая, москитная сетка опущена, гардероб, туалетный столик, на стене китайский календарь с голой красоткой. Троица тихо, мягко ступая, осторожно вышла из комнаты, открыв чуть скрипнувшую дверь. В новой комнате Хасан стал нашаривать выключатель.
Славная вспышка осветила Маньяма, ошеломленно севшего в кровати. Подобно чи Асме, которая в тот же самый момент сшибала бутылки со стола у Краббе, Маньям был в клетчатом саронге. Широко открыв глаза от неожиданности и испуга, он крепко вцепился в валик под подушкой — пропитанный потом партнер спящих на Востоке, прозванный женой-немкой.
— Что? Что? Кто?
Всегда молено пустить дело на волю случая. Хасан нашел верный ответ.
— Джанван такут, — сказал он, потом вспомнил, что, совершая изощренные преступления, надо говорить по-английски, и добавил: — Не бойся.
— Что? Что? Чего вам надо?
— Мы пришли защитить тебя, — объявил Хасан. — Враги хотят тебя убить. Мы остановим врагов, желающих тебя убить.
— Вы чего это? Кто вы такие? — Огромные глаза Маньяма, черная кожа, масляная от пота; руки, вцепившиеся в жену-немку.
— Только денег заплати немного. Мы не дадим врагам тебя убить, — сказал Хасан.
