– И что, блядь, дальше? – сказал он. Потом они стояли и просто смотрели на тело дворецкого. Они смотрели на него очень долго.
– Что ж, – наконец промолвил Грир. – Хоронить его будет значительно легче.
На полу перед ними лежало тело дворецкого, но всего тридцати одного дюйма длиной, и весило оно меньше пятидесяти фунтов. Мертвое тело великана дворецкого превратилось в тело карлика. Оно почти потерялось в слоях великанской одежды. Штанины едва заняты, а труп дворецкого накрывало сюртуком, словно тентом.
На дальнем конце огромной горы одежды из рубашки высовывалась маленькая голова. Воротничок окружал ее, будто обруч.
А выражение – тихого покоя, странствия на встречу с Создателем, как говорится, – на лице дворецкого оставалось неизменным в его трансформации из великана в карлика, только, само собой, значительно уменьшилось.
Мистер Морган, покойтесь с миром
Хоронить дворецкого действительно оказалось проще. Пока Грир копал могилку возле дома – там, где кончался мороз, – мисс Хоклайн сходила наверх и принесла чемодан.
Оттиски
После похорон с уместными выражениями скорби над очень маленькой могилкой и крестиком все вернулись в дом и собрались в парадной гостиной.
У Грира с Камероном ружей с собой больше не было. Они уложили их в длинный узкий кофр, который вернулся к слоновьей ноге для зонтиков. Оружие они носили, только если собирались им пользоваться. А остальное время ружья проводили в кофре.
Камерон подбросил в огонь угля.
Две мисс Хоклайн сидели друг подле дружки на диванчике. Грир сидел напротив в огромном кресле с резными медвежьими головами по концам подлокотников.
Поворотясь к комнате и обеспокоенным взорам современников, Камерон стоял у огня, которому только что подсобил. Потом перевел взгляд на стол с гранеными графинами ликера и тонкими хрустальными бокалами на высоких ножках, державшимися одной компанией на серебряном блюде.
– Мне кажется, нам стоит выпить, – сказал он.
Мисс Хоклайн поднялась с диванчика, подошла к столу и налила всем хереса, который все сразу принялись потягивать.
Сама же она вернулась к сестре на диванчик, и все опять расположились так же, как и до Камеронова предложения, только с бокалами в руках.
Это был тонко срежиссированный балет – вроде разных оттисков одной фотографии, только на одном теперь возникли бокалы хереса.
Еще раз волшебное дитя
– Мне бы хотелось задать вам вопрос, девушки, – сказал Грир, но сначала отхлебнул хереса из бокала. Все в комнате наблюдали, как осторожно он отпивает. Секунду он подержал херес во рту, а затем проглотил. – Вы слыхали когда-нибудь о человеке по имени Волшебное Дитя? – спросил он.
– Нет, – ответила мисс Хоклайн.
– Имя незнакомое, – сказала другая мисс Хоклайн. – Хоть и забавное. Похоже на индейское.
Обе они были явно озадачены.
– Я так и думал, – сказал Грир, переводя взгляд на Камерона, стоявшего у камина.
Уголь немо горел, а дым странствовал вверх, убывая от огромного желтого дома, что стоял на обындевевшей равнине в самом начале этого века.
Глядя на Камерона, Грир вдруг заметил, что часть огня не горит, а часть дыма над ним – не движется вверх, а просто парит над языками пламени чуточку иного цвета, которые не горят.
Он подумал о странных бликах в люстре бильярдной. Огонь, который не горел, очень напоминал эти блики.
Он снова перевел взгляд с Камерона на женщин Хоклайн, чопорно сидевших друг подле дружки на диванчике.
– Кто это Волшебное Дитя и какое оно к нам имеет отношение? – спросила мисс Хоклайн.
– Никакого, – ответил Грир.
Возвращение к чудищу
– Наверное, стоит подумать, как убить чудище в подвале, – сказал Камерон, и женщины Хоклайн ничего не ответили. – Мы здесь уже весь день, а к делу еще даже не приступили. Столько всего происходит. Хорошо бы стереть это проклятущее чудище с картины и перейти к чему-нибудь другому, потому что, как черт черен, тут, похоже, есть и такое, к чему перейти. Что скажешь, Грир? Пора капельку поубивать чудищ?
Грир вразвальцу поглядел на Камерона, но взгляд его одновременно охватил и камин. Огонь, который не горел, и дым, который не дымил, пропали. Теперь в камине горел обычный огонь. Грир снова посмотрел на женщин Хоклайн и – вразвальцу, но внимательно – обвел взглядом комнату.
– Ты меня слышал? – спросил Камерон.
– Н-да, я тебя слышал, – ответил Грир.
– Ну так что ты скажешь? Пора капельку поубивать чудищ?
На сестрах Хоклайн были одинаковые жемчужные ожерелья. Они изящно лежали вокруг женских шей.
Однако некоторые жемчужины горели ярче других, а некоторые локоны, спускавшиеся на шеи, казались чуть темнее остальных волос.
– Да, нам следует приступить к убийству чудища, – сказал Грир. – Именно за этим мы здесь.
– Ага, мне кажется, это нам и следует сделать, – сказал Камерон. – А затем выяснить, что здесь вызывает всю эту дурость. Я никогда раньше не видел, чтобы человека хоронили в чемодане.
Вопросы у самого заката
Дом уже отбрасывал на иней длинные тени, а солнце приближалось к отбытию с Мертвых Холмов, Восточного Орегона и всей остальной Западной Америки; Грир тем временем задавал женщинам Хоклайн найраспоследнейшие вопросы.
– И вы никогда не видели чудище? – спрашивал Грир у мисс Хоклайн.
– Нет, мы только слышали, как оно вопит в пещерах и колотит хвостом в дверь, которая не пускает пещеры в лабораторию. Оно очень сильное, и дверь трясется. Но и дверь толстая. Железо.
– Но вы его никогда не видели?
– Нет, не видели.
– И дверь стоит запертая с тех пор, как исчез ваш отец?
– Да, – сказала мисс Хоклайн.
Свет жемчужин у горл сестер Хоклайн чуть накалился – чуть ли не до сверкания алмазов.
Грир заметил какое-то движение во тьме женских волос. Как будто волосы шевельнулись, но они не шевелились. Что-то изменилось в волосах. Грир на секунду задумался. А затем понял: с места сдвинулся сам их цвет.
– А иногда вы слышите крики?
– Да, их слышно по всему дому, и грохот в железную дверь тоже, – сказала мисс Хоклайн.
– Как часто?
– Примерно каждый день, – сказала мисс Хоклайн.
– Мы ничего не слышали, – сказал Грир.
– Иногда бывает и так, – сказала другая мисс Хоклайн. – К чему все эти вопросы? Мы уже рассказали всё, что знаем, а теперь всё рассказываем заново.
