Глава десятая
Наконец настал день переезда в новый дом. Так как Палач был все еще не пойман и тайна не разгадана, Питт был не в состоянии уделить переезду больше одного-двух часов. Разумеется, он нанял грузчиков, чтобы упаковать и перевезти мебель, а Шарлотта потратила весь день накануне, заворачивая в старые газеты бокалы, чашки и блюдца и тщательно укладывая их в коробки. Вся одежда была уже сложена, как и белье. Ковры свернули и увязали еще утром, и сейчас все уже было в пути из старого дома в Блумсбери в новый, наконец полностью отремонтированный и отделанный заново. Там заменили плитку на каминах, экраны теперь были целые, решетки тщательно починили и, где надо было, заменили отдельные прутья; газовые рожки приведены в рабочее состояние, а краски и обои были безукоризненны.
Теперь, когда новый дом стал реальностью, дети полностью осознали, что значит переезд. Перед ними открывался новый, волнующий мир, полный неизвестности и, может быть, даже приключений. Только встав, Дэниел уже прыгал от радости и восхищения, сам не зная почему, и задавал бесчисленные вопросы. Его энтузиазм нисколько не угасал от того обстоятельства, что никто из присутствующих на большинство этих вопросов не отвечал.
Джемайма была поспокойнее. Будучи на два года старше, она скорее брата поняла, что новое неизменно означает утрату старого, и чувствовала грусть и неуверенность, которые приносит с собой всякая перемена. Девочка то вся искрилась восторгом и любознательностью, то надолго замолкала, оглядывая знакомые стены, и ей становилось печально оттого, что они теперь голые и нет занавесок на окнах, а на стенах – картин, и совсем не видно мебели. Когда свернули ковры, ей показалось, что даже полы двинулись за ними, и несколько минут она проливала слезы, а Грейси выговаривала ей и утешала, и наставляла, как быть полезной, но Джемайма была не в состоянии чем-либо заняться.
Как бы то ни было, в половине десятого Грейси и дети уехали с Томасом в экипаже, едва втиснувшись в узкую кабину. Шарлотте поместиться было уже некуда, тем более что, приехав первыми, Питт и Грейси должны были открыть дом и принять вещи, когда их привезут. С другой стороны, Шарлотте было просто необходимо самой трижды убедиться в том, что все упаковано, ничто не оставлено, не забыто и все уложено так, как нужно, а дверь как следует заперта – в последний раз.
Когда все было уже готово и она дала возчикам новый адрес и повторила его еще на всякий случай, Шарлотта взяла две свои лучшие диванные подушки, расшитые шелками, которые были слишком хороши, чтобы доверить их мужчинам, и слишком велики, чтобы уложить в коробки. Шарлотта завернула их в старую простыню, закрыла входную дверь и, немного помедлив на ступеньках, оглянулась вокруг. Затем, взяв себя в руки, пошла по дорожке к воротам. Ей некогда было думать о счастье, которое она здесь пережила, или сожалеть о чем-то. Воспоминания нельзя оставить позади. Они часть твоего существа, их ты носишь в сердце.
Шарлотта подошла к воротам, открыла их, потом заперла и направилась по мостовой к остановке омнибуса, неся в руке узел с двумя подушками. Узел выглядел так, словно она несет белье для стирки, и Шарлотта была рада, что навстречу ей не попались знакомые.
Омнибус подошел через пять минут, и она благодарно поднялась по ступенькам, таща за собой узел.
– Извините, мисс, но с узлами сюда нельзя, – резко сказал кондуктор. На его круглом лице было написано полнейшее презрение. Он стоял прямо перед ней, выставив вперед подбородок, его медные пуговицы на форме сияли тоже очень повелительно и властно.
Шарлотта воззрилась на него в большом удивлении.
– Придется выйти, – приказал он. – Здесь не останется места для пассажиров, которые платят за проезд, если я буду пускать каждую прачку из Блумсбери, что тащатся сюда с…
– Но это не белье, – сказала негодующе Шарлотта, – это подушки.
– Мне все равно, что это такое, – ответил со смешком кондуктор, – пусть даже ночные рубашки королевы. Нельзя их сюда тащить. А теперь будь добра и слезь, чтобы мы могли ехать своей дорогой.
– Но я перевожу вещи в другой дом, – в отчаянии ответила Шарлотта. – Мой муж и дети уехали раньше, и я должна поспеть вместе с ними.
– Может быть, оно и так, но на моем омнибусе ты не поедешь. Во всяком случае, с этим узлом белья… Ты что, думаешь, это тебе повозка для вещей? – Он указал пальцем на мостовую. – И убирайся, прежде чем я не позвал полицейского и тебя не потащили в участок за причинение беспокойства.
Кто-то из пассажиров из глубины омнибуса подошел к выходу. Это был старый джентльмен с седыми усами и черной тростью.
– Да позвольте вы ехать этой бедняге, – сказал он кондуктору. – Я уверен, что места хватит, если она положит узел на колени.
– А вы садитесь, сэр, и не вмешивайтесь в то, что вас не касается, – скомандовал кондуктор. – Это мое дело.
– Но… – начал было опять джентльмен.
– Да садись ты, старая перечница! – крикнула какая-то женщина из омнибуса. – Не вмешивайся! Он знает, что делает. Боже ты мой, нельзя же, чтобы в омнибусах возили грязное белье! Что дальше-то будет?
– Но она же сказала, что это не белье.
Однако кондуктор грубо прервал джентльмена:
– Идите и садитесь на место, сэр, а то я вас тоже высажу! И мы, между прочим, ездим по расписанию, чтобы вы знали! – Он повернулся к Шарлотте. – А теперь, мисс, ты сама сойдешь или мне позвать ребят-полицейских, чтобы они тебя привлекли за нарушение спокойствия?
Шарлотта от ярости не могла вымолвить ни слова. Она с трудом перевела дыхание и сошла на тротуар. И только тогда подумала, что надо поблагодарить старого джентльмена, который пытался ей помочь, но было уже поздно, тем более что кучер рванул с места так неожиданно, что бедный джентльмен потерял равновесие, упал на кондуктора и с трудом выпрямился.
– Да где же ты была? – спросил Питт, глядя на нее во все глаза, когда она наконец приехала, таща свои подушки, вспотевшая, растрепанная, с горящими щеками и пылая от гнева.
– Пришлось нанять кэб, – ответила она, кипя от негодования. – Этот сосунок, этот свиненок, возомнивший себя должностным лицом, не пустил меня в омнибус!
– Что? – удивился Питт. – О чем ты говоришь? А у нас уже все привезли и половину распаковали.
– Этот наглый, высокомерный, глупый болван не пустил меня в омнибус с подушками, – гневно продолжала она.
– Почему же? – Томас нахмурился. Он видел, что жена так и кипит, но никак не мог взять в толк, в чем дело. – Что ты хочешь сказать? Разве это был не обычный омнибус?
– Да, конечно, это был обычный омнибус для всех желающих! – закричала она. – Но этот самонадеянный, напыщенный осленок решил, что у меня узел с бельем, и не позволил мне сесть. Он даже пригрозил вызвать полицию и отправить меня за решетку за нарушение спокойствия!
Рот Питта дрогнул, его глаза весело блеснули, но, помолчав немного, потому что распаленное гневом лицо Шарлотты не позволяло ему воспринять все случившееся как забавное происшествие, он выразил подобающее сочувствие.
