Пока я искал глазами Дюпона, некая молодая дама накрыла мою ладонь своей ладонью.
— Сударь, не хотите ли сыграть с нами партию-другую?
— Простите, мадемуазель?
Дама указала на трех нимф за столиком.
— Вы ведь пришли ради бильярда, сударь? Ну так берите кий. Вы англичанин, не так ли?
Молодая парижанка подтолкнула меня к столику:
— Не волнуйтесь. В Париже никто не играет на деньги — только на напитки!
— Видите ли, — заговорил я как можно тише, — дело в том, что я не женат.
Я узнал, что незамужняя француженка рискует репутацией, появляясь в обществе холостого мужчины, зато это легко может позволить себе француженка замужняя.
— И отлично, — громким, душистым от табачного дыма шепотом заверила молодая дама. — Я замужем, сударь.
Она и ее подруги рассмеялись и защебетали столь бойко, что я перестал понимать их речь.
Я оставил дам и стал пробираться через весь зал, что было нелегко из-за оттопыренных локтей бильярдных игроков. Через несколько секунд я заметил еще одну молодую особу. Эта девушка стояла в сторонке. По платью я сделал вывод о низком происхождении девушки; зато осанку ее отличали достоинство и изящество, неведомые особам одного с нею социального класса, — по крайней мере тем четверым, что собрались нынче в кафе «Бельж», да, к слову, и тем «несравненным красавицам», что демонстрируют наряды на Балтимор-стрит. Эта девушка была пониже меня ростом, ее глубоко посаженные глаза не просто следили за моим перемещением — они угадывали каждый мой шаг. Она держала корзинку с цветами; она стояла почти не шевелясь. Время от времени то один, то другой мужчина вскидывал руку, девушка приближалась к нему и получала пару медных монет, небрежно брошенных в корзину. Я принялся шарить по карманам в поисках мелочи, ибо мне хотелось вознаградить девушку за услаждение глаз. Так, отвлекшись, я толкнул бильярдиста в самый ответственный момент. Реакция не заставила себя ждать.
— Что за черт? — воскликнул Рябой, лучший в Париже бильярдист. Рядом с ним стояла красивая, только очень уж бледная брюнетка, и пыталась успокоить Рябого поглаживанием по руке.
Нимфы, что предлагали сразиться с ними в бильярд, захихикали и стали указывать на меня пальцами, повторяя: «Мосье англичанин! Мосье англичанин!»
— Вы испортили мне удар, — процедил Рябой. — За это я раскрою вам череп надвое! Убирайтесь в свою Англию.
— На самом деле, сударь, я приехал из Америки. Примите мои глубочайшие извинения.
— А, так передо мной янки-дудл
[11]
! Вы, верно, воображаете, тут вокруг индейцы? Что вам надо? Чего вы под ногами путаетесь?
И он несколько раз весьма сильно меня толкнул. Я едва удержался в вертикальном положении. Видимо, во время этого испытания — либо сразу, либо на более поздних (и более опасных для жизни) стадиях — пропала моя шляпа. После очередного удара я потерял равновесие и распластался на столе. Зеркала отразили насильственное перемещение меня со стола на пол.
Очнувшись, я обнаружил, что лежу на спине. Я счел за лучшее оставаться в этой позе и поднял взгляд к потолку, где клубился сигаретный дым. Клубы множились в зеркалах; казалось, над морем скользит синеватый туман.
И словно раздвигая морской туман, явилась пара рук и рывком подняла меня с пола. В комнате было теперь жарче, шумнее, многолюднее. Из глубины помещения слышались крики и хохот; правда, частично они относились к одной из нимф, что исполняла на столе танец, полный страстной неги. Крики эти ободрили рябого грубияна. Его губастый рот разверзся в непосредственной близости от моего лица. Тяжелое дыхание оглушало.
— Вы испортили лучшую в моей жизни игру, — прошипел Рябой.
Впрочем, не поручусь за правильность цитаты. В любом случае сказанное Рябым звучало как серьезная угроза. Говорил он, конечно, по-французски, я же от напряжения на миг позабыл этот язык и надеялся только, что изящная девушка с корзиной цветов каким-нибудь образом не видит меня сейчас.
Вдруг позади раздался голос:
— Сударь, минуточку внимания!
Грубиян заглянул мне за плечо.
— Давайте сыграем партию на бильярде, — сказал тот же голос. — Ставку сами назовите.
Рябой, кажется, совершенно позабыл обо мне. Он даже отодвинул свою подругу, беспокойно теребившую его за рукав.
— Играть будем на этом столе, — заявил Рябой, указывая на зеленую поверхность, где еще недавно лежал ваш покорный слуга.
— Ничто не устроило бы меня в большей степени, — ответил Дюпон, усилив согласие отрывистым кивком.
Была названа сумма выигрыша. Мигом собрались зрители, и не только потому, что некто бросил вызов лучшему игроку, но и потому, что играли на деньги, а не на напитки, как обычно, — и деньги немалые.
Я же оглядывал помещение в надежде увидеть Дюпона — будто Дюпонов было два. Чувство облегчения при избавлении от гнева рябого грубияна отнюдь не заглушало внутреннего голоса, твердившего: «Зря Дюпон это затеял, ох зря!» Во-первых, я прекрасно знал из собственных наблюдений, что в случае проигрыша Дюпону было бы нечем расплачиваться. Во-вторых, противник Дюпона славился своим искусством. Как бы с целью напомнить мне об этом, позади шепнули: «Рябой — один из лучших в Париже бильярдистов». Правда, прозвучало не прозвище, а настоящее имя, да я его сейчас не припомню — столько всего с тех пор случилось.
Рябой положил деньги на стул. Дюпон сделал вид, что поглощен выбором кия.
— Сударь! — возмущенно воскликнул Рябой, три раза хлопнув по сиденью стула.
— Все равно деньги достанутся мне, — отвечал Дюпон, — а не вам.
— А если я выиграю? — Лицо лучшего бильярдиста в Париже из красного стало багровым.
Дюпон махнул рукой в мою сторону:
— Если вы выиграете партию без потерь, за удовлетворением не стесняйтесь обращаться вот к этому джентльмену.
По выражению физиономии Рябого я, к своему ужасу, понял, что в его понимании «удовлетворение» — это не только деньги. Усмешка, с какой он повернулся ко мне, раскрыла все варварские помыслы этого человека. Заранее предвкушая сладкую расправу, он даже предложил Дюпону сделать первый удар кием. Напрасно (и судорожно) пытался я вспомнить, где в рассказах По говорится о бильярдном таланте великого аналитика, — на память пришло только упоминание о нелюбви Огюста Дюпена к математическим играм вроде шахмат и предпочтение им простых забав вроде виста, в которых раскрываются истинные способности к логическому мышлению.
Дюпон тем временем открыл партию ударом столь неловким, что среди зрителей послышались смешки.
