— По-моему, дело Эдгара По привлекает вас исключительно по причине возможности получить деньги для погашения долгов, — с негодованием произнес я. — Огюст Дюпон — вот настоящий прототип Дюпена. И ваши оскорбительные речи, мосье Барон, сути дела не меняют. Вам повезло, что Дюпон вас не слышит.
Барон шагнул ко мне и произнес медленно и отчетливо, как бы роняя каждое слово:
— И что бы сделал ваш Дюпон, если бы слышал мою речь?
Я хотел сказать, что Дюпон раскроил бы ему череп, но не сумел ни припомнить соответствующей французской идиомы, ни убедить себя в правомерности подобного заявления. Клод Дюпен, сверкая набриолиненными усами и разноцветными бриллиантами, с усмешкой велел Бонжур сопроводить меня к экипажу. Захват, примененный этой юной женщиной к моему локтю, по силе мог сравниться с захватом Хартвика; она погнала меня по рву. Я успел заметить, что парижанке для открытия собственного дела мужчина вовсе не требуется. Женщины здесь держат шляпные мастерские, управляют громоздкими повозками, рубят говяжьи туши, разносят молоко, интригуют, меняют деньги и даже прислуживают в банях. В Балтиморе я как-то слышал речь за права женщин; оратор утверждал, что мужские занятия только добавили бы женщинам добродетельности. Теперь позади меня шла молодая женщина, которая, пожалуй, с удовольствием оспорила бы эту теорию.
Когда мы оказались вне пределов слышимости, я спросил у Бонжур:
— Что заставляет вас подчиняться этому человеку?
— Разве у вас есть право задавать подобные вопросы?
Как странно было слышать такие слова из уст женщины несколькими годами моложе Хэтти; вдобавок произнесенные голосом хриплым, как у бывалого разбойника, и в то же время завораживающим.
— Наверно, нет. Но, Бонжур — мисс — мадемуазель. Мадемуазель Бонжур, этот человек представляет для вас опасность.
— А вас заботит лишь сохранность вашего филея.
Замечание было вполне справедливое, но не только о собственном спасении думал я в ту минуту, и не оно занимало главное место в моих мыслях. Взгляд Бонжур выдавал независимость духа, и это качество вдруг показалось мне удивительно привлекательным. Кожа ее отличалась безупречностью, если не считать шрама, то есть шрамика, а точнее, насечки, которая пересекала ее губы вертикально, образуя при улыбке весьма загадочный крест. Вдруг за пределами рва закричали по-французски:
— Они приближаются!
Хартвик бежал к своему хозяину, размахивая подзорной трубой.
— Нас вычислили! — воскликнул Дюпен. — Скорее! Все в экипаж!
Вероятно, речь шла о тех друзьях Дюпена, которые подпадали под категорию врагов. Хартвик, Дюпен и Бонжур бросились к экипажу.
— Пошевеливайтесь, вы, болван! — выкрикнул Дюпен в мой адрес.
Хартвик уже достиг экипажа, но тут раздался выстрел, и громила, как-то неестественно заплетя ноги, рухнул на землю. Возглас «Дюпен!» замер у него на губах. Когда же Дюпен перевернул недвижное тело на бок, моему взору открылось багровое пятно на том месте, где раньше было ухо.
Кровавое зрелище ошеломило меня; вдобавок тропа к экипажу была очень крута — и вот, словно ударенный в лоб, я опрокинулся на спину, так и не выбравшись изо рва. Не исключаю, впрочем, что на помощь мне пришло подсознание, ибо, опрокинувшись, я отделился от похитителей. А может быть, ноги мои подкосились при виде пистолета, который Барон извлек из-за пояса. Бонжур бросилась ко мне.
— Оставь его! — распорядился Дюпен. Мне же было сказано: — В следующий раз мы сойдемся в другом месте, лучше соответствующем нашим потребностям и интересам; иными словами, там, где нам не помешают. Надеюсь, братец Квентин, до тех пор погоня за славой успеет вас утомить.
Вполне правомерны сомнения читателя в том, что Дюпен разразился подобной тирадой, когда жизни его угрожала нешуточная опасность, когда главный его приспешник погиб и сам он выбирался из глубокого рва, но, поверьте, я излагаю события с максимальною точностью, ничуть не приукрашивая действительность.
Я поднял голову — и вдруг на меня обрушилось нечто. Открыв глаза, я увидел, что это — Бонжур. Она заслонила меня собой, прижала мой локоть к земле. Воображая, что на меня (то есть на нас) смотрит Хэтти, и чувствуя укол совести, а также приступ плотского желания, я попытался выбраться из-под Бонжур, но не преуспел в этом. Ее тело, вроде бы такое легкое, невозможно было сдвинуть хотя бы на дюйм — и это обстоятельство ввергло меня в трепет.
— Не дергайтесь, — по-английски шепнула Бонжур. — Даже когда я встану, оставайтесь лежать. Понятно?
Я кивнул.
Бонжур упруго поднялась и последовала за Бароном в экипаж, больше не взглянув на меня. Судя по стуку подков, Барон направил лошадей к мостику надо рвом. Вскоре послышался конский топот и скрип колес. Другой экипаж промчался к старой крепости. Прогремел выстрел, за ним второй, за вторым третий — вероятно, преследователи увидели экипаж Барона. Я закрыл голову руками и замер под градом мелких острых камешков.
Избавление явилось в виде третьего экипажа, нанятого компанией немцев с целью осмотреть укрепления. Немцы любезно позволили мне доехать до Парижа вместе с ними.
Конечно, меня терзало желание тотчас бежать к Дюпону и поведать обо всем. Но смысла в этом не было никакого. Если в результате встречи с Клодом Дюпеном я что-то и понял, то лишь одно — ситуация совершенно запуталась. Ее и настоящий детектив за приличное вознаграждение не распутал бы; что говорить о шарлатане вроде Барона, готовом «трудиться» за гроши! Таким образом, я решил больше не видеться с Огюстом Дюпоном.
Гид, нанятый мной в Версале, оказался прав относительно тайных агентов, отлеживающих каждый мой шаг. Вскоре после похищения я обнаружил, что финансы мои изрядно сократились, и переехал в другую гостиницу, не столь дорогую. И что же? Едва переступив порог, я обнаружил в холле двоих жандармов, чья цель была — единственно записать мой новый адрес, что они и сделали, демонстрируя похвальный такт.
Решение избегать Дюпона я изменил уже через пару дней, во время пользования услугами чистильщика обуви. На сей раз неподражаемый французский такт проявился в легком наклоне головы, каковым наклоном чистильщик намекнул, что мои башмаки запылились. Я развернул газету, купленную ранее. За скамеечкой чистильщик держал большое зеркало, с тем чтобы читать газету клиента во время работы. Говорят, отдельные парижские чистильщики за годы практики выучились читать задом наперед, и это умение скрашивает монотонность их занятия. Я считал подобные слухи сильно преувеличенными, полагая, что разбирать столь искаженные тексты выше человеческих возможностей. Однако в тот день мой скептицизм был попран.
Я торопливо листал газету, и вдруг чистильщик попросил:
— Не перевернет ли добрый мосье страничку назад? Кажется, Клод Дюпен снова в Париже. А ведь на него здесь охота похуже, чем на зверя лесного. По крайней мере так говорят.
Я выполнил просьбу чистильщика, и мы вместе прочли поразительную заметку.
