Я занялся поисками газет, которые требовал Дюпон. Офис «Балтимор Сан» был первым в нашем городе сооружением со стальным каркасом. Некоторые находили это пятиэтажное здание красивым, я же, шагая от кабинета к кабинету, слушая, как подо мной, на цокольном этаже, гудят и грохочут печатные станки и паровые машины, жар от которых нагревает пол и подошвы ботинок, а надо мной барабанит, словно дождь по крыше, телеграфный станок, мысленно употребил другой эпитет — грандиозное. Я оказался как бы в утробе могучего существа, чьи обменные процессы шли на потребу многочисленным жителям Балтимора.
Еще я побывал у главных конкурентов «Балтимор Сан» — виговских газет «Патриот» и «Америкэн», а также в издательствах с репутацией демократических — «Клиппер» и «Дейли Аргус». В результате Дюпон получил все нужные газеты. Затем я отправился в читальный зал за новыми статьями об Эдгаре По и за газетами, издаваемыми в других штатах.
Я до сих пор не послал весточки о своем возвращении ни Хэтти, ни Питеру. Миссис Блум запретила Хэтти писать мне в Париж, и этот запрет тяжким грузом лежал на сердце. Что касается Питера, он в последних письмах почти не упоминал о Хэтти (равно как и о других предметах, могущих меня заинтересовать), зато без конца намекал на деликатные обстоятельства, касающиеся нашего бизнеса, обсуждать которые непременно надо при личной встрече. Неудивительно поэтому мое желание видеть обоих, Хэтти и Питера. Но вот что странно — все обстоятельства, не имевшие отношения к нашему с Дюпоном делу, отодвинулись на второй и даже на третий план; я был словно одним из плодов воображения Дюпона, я не смел покидать отведенные мне границы, пока дело наше не будет завершено — лишь тогда смогу я обрести прежний статус.
За три месяца, что я провел вдали от дома, в Балтиморе произошли существенные перемены. Город рос как на дрожжах. Всюду, куда ни глянь, высились груды строительного камня, взбегали по незавершенным стенам лестницы, торчали лопаты, кирки, молотки и прочий инструмент. Пятиэтажные товарные склады давно превзошли размерами старинные особняки. Все дышало новизной, а балтиморцы дышали белесой пылью, что покрыла город. Но было в воздухе, помимо новизны и пыли, нечто другое, чему я не сразу нашел название. Смятение. Нерадостное волнение. Вот какие чувства охватили меня, едва я спустился по трапу, и уже не отпускали.
Я вошел в читальный зал, уселся, приготовил блокнот и открыл газету. Я скользил глазами по заголовкам, несколько раз отвлекался на репортаж о том или ином событии, имевшем место в мое отсутствие. Наконец я нашел то, что искал. Сердце запрыгало — от удивления, возбуждения или страха — не знаю. Я схватил другую газету, третью, четвертую — нет, статья была не из тех, что помещают на последнюю страницу ради заполнения лакуны. Отнюдь! Статьями этой тематики пестрели все газеты! Каждое издание считало своим долгом поместить несколько абзацев о смерти Эдгара По! «Немало еще сюрпризов готовит нам, по всей видимости, дальнейшее расследование загадочных обстоятельств смерти поэта», — писала «Клиппер». «В литературных кругах смерть известного певца меланхолии, Эдгара А. По, в последнее время стала самой частой темой обсуждения, — констатировал один литературный еженедельник. И продолжал мысль: — Эдгар А. По был человеком в высшей степени странным и пугающе чуждым этому миру».
Что касается фактов о смерти По, ни в одной газете я их не обнаружил. Напротив, каждая статья, подобно разносчику газет, лишь обещала сенсацию, но не раскрывала ее сути.
Я бросился к престарелому библиотекарю. Правда, у его бюро стоял другой читатель, но, поскольку он не говорил с библиотекарем, я счел, что мой вопрос не будет воспринят как грубое вторжение.
— Почему столько пишут об Эдгаре По? Откуда такой ажиотаж?
— Ах, мистер Кларк, сразу видно, что вы долго отсутствовали! — отвечал, оживившись, библиотекарь.
— Сэр, еще несколько месяцев назад в Балтиморе никто не интересовался обстоятельствами смерти Эдгара По. А сейчас это прискорбное событие обсуждают все газеты, словно оно произошло вчера!
Библиотекарь хотел ответить, но тут нас прервали.
— Да, вы правы! — воскликнул неизвестный посетитель читального зала.
Мы разом обернулись на него. Это был крупный мужчина с кустистыми бровями. Прежде чем продолжить фразу, он трубно высморкался в обширный носовой платок.
— Я тоже читал эти статьи, — сказал он доверительно, чуть пихнув меня локтем, точно мы с ним были старые приятели. Я устремил на него непонимающий взгляд.
— Статьи о смерти По! — пояснил незнакомец. — Разве это не восхитительно?
— Что же тут восхитительного?
— А по-вашему, Эдгар По не гений? — с подозрением осведомился незнакомец.
— Разумеется, гений! Гений из гениев!
— И вы считаете, что лучше «Золотого жука» еще ничего не было написано, по крайней мере в прозе?
— Разве только «Низвержение в Мальстрем», — согласился я.
— Ну, значит, тот факт, что это событие наконец-то завладело вниманием газетчиков, должен вас радовать. Я говорю о трагической кончине Эдгара По.
С этими словами незнакомец чуть коснулся шляпы, кивнул библиотекарю и покинул читальный зал.
— Что вас так поразило, сэр? — спросил библиотекарь.
— Эти газеты, сэр. Почему… — Но мысли мои успел занять — и смутить — странный человек, только что вышедший из читального зала. — Кто этот джентльмен? Тот, что стоял возле вашего бюро, а потом откланялся?
Библиотекарь не смог сообщить ничего вразумительного. Я извинился и поспешил на улицу, но на углу Саратога-стрит уже никого не было.
Эти три фактора — газетная шумиха вокруг По, неизвестный почитатель его таланта и беспокойство, отравлявшее балтиморский воздух, так повлияли на меня, что я не сразу заметил пожилую седовласую женщину с пухлыми щеками. Она сидела на скамейке неподалеку от публичной библиотеки. Сидела и читала Эдгара А. По! Наблюдательность всегда была моим слабым местом, но в одном аспекте я дам фору многим, и ситуация предполагала задействование именно этого аспекта. А дело в том, что я коллекционировал издания Эдгара По, купил по экземпляру каждого и мог отличить одно издание от другого даже издали — по цвету обложки, формату, шрифту и другим мелким признакам. Впрочем, невелика заслуга, если учесть малочисленность изданий. Сам Эдгар По был недоволен тем, как его издавали. «Эти плуты, — сетовал он в одном письме, — все делают по своему вкусу, чем уничтожают самую идею произведения. Я решил сам издавать свои книги». Этому не суждено было сбыться. Финансовые дела По совершенно расстроились, а в оплате его стихов и прозы периодические издания проявляли привычную скаредность.
Итак, я остановился позади пожилой женщины и следил за тем, как она водит пальцем по строчкам, как переворачивает захватанные страницы с загнутыми уголками. Она не замечала меня, поглощенная финальной сценой «Падения дома Ашеров», изысканной в своей безнадежности. Прежде чем я опомнился, женщина захлопнула книгу, как иные сбрасывают с плеч тяжкий груз, встала и поспешила прочь, словно оставляя за собой не скамью, а руины родового поместья Ашеров.
