— Возможно, это плод романтического воображения. Читайте дальше. Вы очень недурно декламируете — этак, знаете, с подъемом, вдохновенно.
— Благодарю вас, сударь.
Третья строфа описывала последние минуты на грешной земле, где пылающий лоб несчастного не дождался «касанья милых, чистых уст». Затем шла непосредственно кончина:
Так умер он — вдали от тех,
Что укорить могли б злой рок.
Чужая длань коснулась век,
Прах без надгробья в землю лег.
Его могила — средь дерев,
Среди зловещих их теней.
Чужие, ритуал презрев,
Примяли спешно дерн на ней.
Ничей сочувствующий глаз
Не оросил святой земли —
О нем забыли в тот же час,
Как от могилы прочь пошли.
— «Прах без надгробья в землю лег», «примяли спешно дерн», «не оросил святой земли»… Скомканные, недостойные похороны… «Ритуал презрев»… Без сомнения, речь идет о похоронах Эдгара По на Вестминстерском кладбище! То же самое видел и я!
— Как мы и предполагали, мадам Лауд, не будучи стеснена в средствах, свободно перемещается по стране; об этом же говорят и другие ее опусы. Так что смело делаем вывод: поэтесса посещала Балтимор в последние два года, вероятно, вскоре после смерти По. Ее интерес к обстоятельствам смерти и похорон человека, встреча с которым была назначена незадолго до этой самой смерти, вполне понятен, а впечатление от похорон — столь сходное с вашим, мосье Кларк, собственным впечатлением — мадам Лауд составила, посетив могилу По, а возможно, и побеседовав с кладбищенским сторожем или могильщиком. Не исключено, что она говорила и с доктором в больнице.
— Поразительно, — выдохнул я.
— Внимательное чтение способно привести к целому ряду выводов. Например, мосье Кларк, мы можем убедиться, что мадам Лауд вполне разделяет ваше мнение о родственниках мосье По, не почтивших его память должным образом. В стихотворении нет каких-то особых сведений об окружении По или его последних днях. Нам известно, что мадам Лауд узнала о смерти мосье По не из первых рук, что не была посвящена в его планы, подобно близким людям, с которыми мосье По расставался, как он считал, ненадолго. Обратите внимание на заголовок: «Удел незнакомца» — он говорит сам за себя. Теперь вы убедились, что мосье По не встречался с мадам Лауд, как планировал? Это стихотворение, мосье Кларк, станет нашим первым вещественным доказательством того, что мосье По так и не доехал до Филадельфии.
— Первым доказательством, мосье Дюпон?
— Именно.
— А зачем Эдгар По просил тещу писать ему на это странное имя — Э.С.Т. Грэй?
— Это возможно, станет вторым нашим доказательством, — с неохотой отвечал Дюпон, желавший, кажется, закрыть тему.
Дюпон стал чаще выходить на прогулки. Сеансы позирования больше его не связывали — после ряда ссор с фон Данткером и громкого возмущения последнего нелепыми требованиями Дюпона, художник счел за лучшее закончить портрет по памяти. Не желая больше терпеть беспокойство от фон Данткера, я сообщил письмом, что оплачу его труд. Ответ художника оказался неожиданным — труд оплатить взялась третья сторона, причем нынче же. Поскольку это ни с чем не сообразовывалось, я поспешил к фон Данткеру в студию и чуть не столкнулся с выходящим оттуда Бароном Дюпеном. Барон приподнял в мой адрес шляпу и осклабился.
Я сразу все рассказал Дюпону. Тот лишь посмеялся над моим предположением, что фон Данткер — шпион Барона.
— Мосье Дюпон, этот, с позволения сказать, художник мог слышать каждое наше с вами слово! Да что там мог — он и слышал! Он только делал вид, что увлечен рисованием, а сам подслушивал!
— Этот простак фон Данткер? Подслушивал? Не смешите меня!
Других комментариев я от Дюпона не добился.
Дюпон, поставив себе задачу «проникнуться духом Балтимора», практиковал продолжительные медленные прогулки вроде парижских. Обычно я прогуливался с ним, поскольку ждать его дома было невыносимо, — я хорошо помнил, как однажды не выдержал такого ожидания. Как правило, мы выходили вечером. Подобно литературному компаньону К. Огюста Дюпена, я мог бы сказать, что «в мелькающих огнях и тенях большого города» мы добывали «ту неисчерпаемую пищу для умственных восторгов, которую дарит тихое созерцание»
[16]
. Впрочем, следует сделать поправку на «мелькающие огни». Читатель уже имел случай убедиться, что в отличие от Парижа ночной Балтимор весьма труден для визуального восприятия.
Помню, как-то в темноте я нечаянно толкнул одного весьма странно одетого пешехода. Я с учтивостью извинился и лишь тогда поднял взгляд. На незнакомце было черное пальто старомодного покроя. Выражение его лица не отпускало меня до рассвета — он посмотрел свысока и зашагал прочь без единого слова.
Дюпон, впрочем, мало значения придавал отсутствию фонарей.
«При дневном свете я вижу, — говорил он, — а ночью проницаю суть».
Поистине, это был человек-сова; ночью он добывал себе пищу для ума.
Дважды во время ночных прогулок, в том числе когда я толкнул загадочного незнакомца, мы видели Барона Клода Дюпена и Бонжур. Шансы двух соперничающих сторон скрестить пути по одной только воле случая смехотворны в таком городе, как Балтимор, — большом, растущем, насчитывающем сто пятьдесят с лишним тысяч жителей. Вероятно, скрещению наших путей способствовал магнетизм общей цели. А может, Барон нарочно отклонился от курса, чтобы поглумиться над нами. Внешность его изменилась, особенно лицо и выражение глаз — не оттого ли, что Барон пополнел? Или, наоборот, похудел?
Барон находил удовольствие в демонстрировании «изрядного матерьяльца», собранного им о последних днях По.
— Ах, что за трость! — воскликнул он однажды. — Полагаю, это последний крик моды?
— Малакка, — не без гордости отвечал я.
— Малакка? Такая же была у Эдгара По. Да-да, друзья мои, все, что вы обнаружили, известно и нам. Например, мы знаем, почему По взял этот странный псевдоним — Э.С.Т. Грэй. И почему был в одежде не по размеру. Вы, верно, читали в газетах, что одежду сменили для маскировки? Это правда, только костюмчик-то мосье По не сам выбирал…
Обыкновенно Барон обрывал фразу на полуслове или подмигивал Бонжур. Она смотрела на нас с Дюпоном и никогда не проявляла глумливой учтивости, даром что муж ее подавал тут пример. Похихикав сам с собой, Барон говорил что-нибудь вроде:
— Впереди у нас, друзья мои, множество сенсационных открытий! Мы добудем пропуск к славе!
Бахвальство было одной из его слабостей.
— Дражайший братец Дюпон, — приветствовал как-то Барон моего товарища (мы вышли размяться после завтрака). — Что за удовольствие видеть вас в добром здравии! — И Барон с энтузиазмом стал трясти руку Дюпона. — Надеюсь, ваше путешествие обратно в Париж пройдет без эксцессов. Мы движемся семимильными шагами; скоро балтиморская задачка будет решена.
