— Смотрите, сударь, он прямо указывает на Нельсона По! — воскликнул я. — Называет злейшим врагом. Я это предчувствовал; я с первого взгляда угадал в Нельсоне дурного человека!
Впрочем, на дискуссии у нас не было времени. Дюпон велел мне переписать в блокнот все письма и статьи, касавшиеся По и представлявшиеся мне достойными внимания. Подумав, он добавил:
— Пожалуй, перепишите-ка заодно и те, в которых не видите пользы.
Я прилежно зафиксировал в блокноте дату письма о Нельсоне — седьмое октября 1839 года. Эдгар По скончался ровно через десять лет, седьмого октября 1849 года!
«Самое гадкое в Нельсоне, — писал Эдгар По, — это постоянные громкие заверения в преданной дружбе». А ведь и правда! Разве не рассказывал Нельсон подобных сказок и мне? Разве не убеждал меня в своей любви к гениальному кузену? «Скажу больше: Эдгар не только доводился мне двоюродным братом — мы были друзьями» — вот его слова. Разве не мог Нельсон По, чье сердце алкало литературной славы, а руки на законном основании обнимали сестру и почти двойника обожаемой жены Эдгара, — разве не мог Нельсон По желать смерти человеку, которого с такой готовностью очернял?
В письмах По к Снодграссу обнаружились и другие подробности о его балтиморской родне. Например, Генри Герринга, первым из родственников прибывшего в злополучную закусочную, По называл «человеком без принципов».
Когда все ящики были выдвинуты, Дюпон вдруг сказал:
— Ваша задача, мосье Кларк — наблюдать за экипажами, что едут к дому. Как только появится экипаж доктора Снодграсса, нам нужно будет уходить, причем сначала заручиться молчанием горничной-ирландки.
Если у Дюпона и были соображения по выполнению второго условия, на лице его прочесть ничего не удалось. Я прошел в другую комнату, с окнами на улицу. Показался экипаж; лошади как будто даже сбавили скорость, но продолжали трусить по Хай-стрит. Я хотел вернуться в кабинет и лицом к лицу столкнулся с Бонжур. Она стояла спиной к камину, так что огонь пылающим контуром как бы обводил ее хрупкую фигурку в черном платье и переднике.
— Все в порядке, мистер? Может, вам чего-нибудь принесть, пока дожидаете хозяина? — молвила Бонжур, подражая выговору горничной-ирландки и достаточно громко для того, чтобы ирландка расслышала. Затем полушепотом добавила: — Надеюсь, теперь вы видите — ваш друг лишь подбирает остатки сведений за моим господином, подобно гнусному стервятнику.
— Благодарю вас, мисс, ничего не нужно. Похоже, будет дождь — вон какие тучи! — громко сказал я и понизил голос: — Огюст Дюпон ни за кем ничего не подбирает. И никого не копирует. Он раскроет дело мосье По честным способом, достойным выдающегося поэта. А если пожелаете, поможет и вам. От него, мадемуазель, вам будет куда больше толку, чем от этого мошенника, вашего так называемого супруга и повелителя.
Бонжур хлопнула дверью, по-видимому, забыв о необходимости конспирации.
— Вот еще! Кто здесь мошенник, так это ваш Дюпон, мосье Кларк. Он крадет у людей мысли, кормится их пороками. Барон — великий человек, а знаете почему? Потому что он влезает в чужую шкуру, прозревает чужие мысли и чувства. С ним я свободна; никто не даст мне большей свободы.
— Вы, вероятно, полагаете, будто, обеспечив Барону победу, отплатите ему за вызволение из тюрьмы и сможете разорвать узы, к которым он вас принудил.
Бонжур откинула голову и рассмеялась:
— Ошибочка вышла, мосье Кларк! Не в ту птицу метите! Не советую применять ко мне математический анализ. Впрочем, что удивляться — с кем поведешься, от того и наберешься.
— Мосье Кларк! — строгим голосом позвал из кабинета Дюпон.
Я нерешительно переминался с ноги на ногу.
Бонжур приблизилась ко мне, вгляделась в мое лицо:
— Вы ведь не женаты, верно, мосье Кларк?
Мысли мои помутились.
— Я скоро женюсь, — неуверенно ответил я. — И буду хорошо обращаться со своей женой, и мы оба будем счастливы.
— Во Франции, сударь, незамужняя девушка — словно птица в клетке. В Америке девушка обладает известной свободой; общество уважает ее независимость. Увы, лишь до тех пор, пока она не выйдет замуж. Во Франции все наоборот. Женщина получает свободу одновременно с замужеством — причем такую, о какой и не мечтала. Часто муж и жена соперничают в количестве внебрачных связей.
— Мадемуазель!
— Порой парижанин куда ревнивее относится к любовнице, чем к жене, а парижанка более предана любовнику, чем законному супругу.
— Допустим, мадемуазель, но зачем воровать и шпионить для Барона?
— В Париже, сударь, нужно использовать все средства для достижения цели. Побрезгуете хоть одним — и ваши враги применят его к вам. — Бонжур помолчала и добавила: — Ваш хозяин зовет вас, мосье Кларк.
Я дернулся к двери. Бонжур помедлила один миг, затем дала мне дорогу и с издевательской почтительностью присела в реверансе.
Я вошел в кабинет.
— Сударь, обнаружилась записка, которая, пожалуй, откроет нам больше, чем все остальные бумаги. Похоже, та самая, что читал портовый мужлан, когда вы следили за Бонжур. Потрудитесь слово в слово, сохраняя авторские знаки препинания, скопировать ее в блокнот. Да поскорее — кажется, экипаж подъезжает, — выпалил Дюпон. — Пишите: «Милостивый государь, в закусочной “У Райана” находится джентльмен в весьма плачевном состоянии…»
Когда мы закончили с переписыванием, Бонжур поспешно проводила нас на первый этаж.
— Где тут черный ход? — шепотом спросил я.
— Доктор Снодграсс теперь в каретном сарае.
Мы все трое резко повернулись на этот голос, принадлежавший, как оказалось, горничной-ирландке. Бог весть откуда она вынырнула.
— Неужели господин герцог уже уходит? — продолжала ирландка.
— К сожалению, я напрочь позабыл о важной деловой встрече, которую назначил еще до договоренности с доктором Снодграссом. Мы побеседуем в другой раз.
— Не извольте сомневаться — я доложу хозяину, что вы тут были, — сухо отвечала ирландка. — Доложу, что добрых полчаса просидели одни у него в кабинете среди его личных вещей и бумаг.
Мы с Дюпоном похолодели от этого предупреждения, более похожего на угрозу. Я поднял глаза на Бонжур — мол, и вы тоже сделаете все, чтобы навлечь на нас подозрения доктора Снодграсса?
Бонжур почти томно глядела на ирландку. Обернувшись к Дюпону, я обнаружил, что он шепчет ирландке на ухо и лицо у него мрачное. Вот он договорил, ирландка кивнула и слегка покраснела.
— Итак, где у вас черный ход? — спросил я, сообразив, что ирландка и Дюпон достигли некоего соглашения.
— Сюда, сэр, — молвила ирландка.
Мы как раз дошли до задней двери, когда с крыльца раздались шаги доктора Снодграсса. Ступив на гравийную дорожку, Дюпон обернулся к дому, притронулся к шляпе и попрощался с девушками по-французски.
