— Эдгар По будет оправдан и отмщен.
18
— Барон сказал, что По не пил и вообще смерть наступила не в результате злоупотребления алкоголем, хотя именно так писали в газетах.
С этими словами я примостился на краешке стула в собственной библиотеке; Дюпон сидел напротив.
Честно говоря, я вовсе не хотел выражать удовлетворение Бароновой беседой со Снодграссом; не хотел слишком превозносить способности и дар убеждения Барона. В конце концов, Барон был нашим главным соперником; Барон мешал нам более, чем кто-либо.
— Видели бы вы, мосье Дюпон, как доктор Снодграсс изменился в лице! — воскликнул я неожиданно для себя самого. — Словно Дюпен нанес ему удар в челюсть — ни больше ни меньше! — Я не мог сдержать смеха. — По-моему, Снодграсс, этот фальшивый друг, этот предатель, вполне заслужил подобное обращение.
Вдруг мне пришла в голову не относящаяся к делу мысль, а точнее, нечто вроде праздного вопроса. Есть ли в текстах Эдгара По намеки, что прошлое К. Огюста Дюпена связано с адвокатской практикой — вот о чем я подумал. Мысль оказалась назойливая. Вопрос звенел в висках, не оставлял иного выбора, кроме как отыскать ответ.
— Что еще?
— А? — Я вздрогнул, сообразив, что слишком затянул паузу.
— Что еще вы заметили нынче, сударь? — уточнил Дюпон, отодвигаясь вместе со стулом от письменного стола, заваленного газетами.
Я изложил остальные важные моменты — в частности, сообщил, что в закусочной неизвестно почему находился Генри Герринг, а также дал подробное описание одежды Эдгара По. Я проявил довольно осторожности, чтобы не называть более имени Барона Дюпена, — оно равно резало мой и Дюпонов слух.
— Сначала Нельсон По, потом Герринг! А теперь Снодграсс! — воскликнул я с неприязнью.
— Вы о чем, сударь?
— Все они были на похоронах Эдгара По; предполагается, что они должны его превозносить. Однако Снодграсс называет великого поэта опустившимся пропойцей. Нельсон По не предпринимает никаких действий в защиту доброго имени своего кузена. Генри Герринг появляется в злополучной закусочной прежде, чем Снодграсс за ним посылает, но лишь за тем, чтобы отправить своего племянника одного в больницу.
Дюпон потер подбородок, поцокал языком и вместе со стулом развернулся ко мне спиной.
Приблизительно в это время в моем мозгу начала формироваться, а затем и требовать внимания следующая мысль: Дюпон поощряет меня шпионить главным образом для того, чтобы я не путался под ногами. После приведенного выше разговора, который заметно усилил мою тревогу, я лишь периодически докладывал Дюпону о своих последних изысканиях; доклады, как правило, принимались с небрежным безразличием. Порой я возвращался поздно, когда Дюпон уже спал; в таких случаях я в сжатой форме, однако ничего не упуская, излагал для него сведения на бумаге. Дюпоново бездействие при обнаружении Бонжур в библиотеке; бездействие необъяснимое и окрашенное презрением; бездействие, повлекшее непристойную сцену и серьезную размолвку между мной и Хэтти, не находило оправданий с моей стороны. Полагаю, от Дюпона не укрылось мое охлаждение к нему, хотя он и не подавал виду.
Однажды за завтраком я сказал:
— Вот подумываю, не написать ли письмо в печатный орган нью-йоркского Общества трезвости. Они заявили, будто Эдгар По скончался от пьянства, а это ложь. Пусть представят имена своих так называемых свидетелей, а не могут — так нечего и клеветать.
Дюпон долго молчал, наконец возвел на меня затуманенный рассеянностью взгляд.
— Что вы думаете о статье в печатном органе Общества трезвости? Что вы думаете, мосье Дюпон?
— Я думаю, что это словосочетание — печатный орган Общества трезвости — говорит само за себя. По официальной версии, их цель — повсеместное сокращение употребления спиртных напитков, но это лицевая сторона. На самом деле они хотят прямо противоположного — стабильного удлинения списка известных людей, погубленных пьянством. Таково условие существования печатного органа; в противном случае читатели усомнятся в его необходимости. К сожалению, Эдгар По невольно упрочил репутацию сего издания.
— То есть вы сомневаетесь в подлинности их доказательств?
— Да, сомневаюсь.
Я воспрянул; на миг мне показалось даже, что приятельские отношения с Дюпоном полностью восстановлены.
— У вас ведь есть что противопоставить нью-йоркским трезвенникам, верно, сударь? Сумеем мы доказать, что По не пил в тот вечер?
— Насколько мне помнится, я не выражал подобной уверенности.
Я не нашелся с ответом — так сильно было потрясение. Не то чтобы Дюпон сделал окончательный вывод, но я испугался, что вот-вот сделает, и притом прямо противоположный недавнему выводу Барона. Захотелось сменить тему или вовсе прекратить разговор.
— На самом деле, — продолжал Дюпон, готовый подтвердить мои опасения, — Эдгар По почти наверняка пил в день выборов.
Я не ослышался? Дюпон и впрямь проделал такой путь, в прямом и в переносном смысле, с единственной целью — надежнее закрепить за великим поэтом репутацию пьяницы?
— А теперь расскажите-ка поподробнее о подписке, которую начал Барон, — распорядился Дюпон.
Я был рад ухватиться за любую тему. Барон Дюпен продолжал поправлять свои дела посредством подписки, организованной им в Балтиморе. В одном из ресторанов, который специализировался на блюдах из устриц, Барон с благосклонностью принял вступительные взносы сразу от целой дюжины энтузиастов. Владелец заведения, недовольный выходками французского подданного, с готовностью изложил мне все сказанное Бароном. «Через две недели, друзья мои, — обещал Барон, — вы впервые услышите правду о смерти Эдгара По!» Однажды он добавил лично для Бонжур: «Дай срок, в Париже узнают о моем успехе; о, что тогда будет!» На слове «будет» Барон замолк — его несытое воображение уже рисовало целую пиршественную залу, двери в которую откроет ему этот пока несостоявшийся успех…
Через несколько дней Барон Дюпен появился в холле своей гостиницы с весьма мрачным выражением лица. Я позднее подкупил коридорного и узнал причину расстройства Барона. Оказывается, чернокожий Баронов слуга не пришел на его зов. Имел место изрядный переполох, но в конце концов от городских властей сообщили, что юный Ньюман получил вольную. Барон понял, что обманут, и догадался, кем именно. Отреагировал он смехом.
— Чему ты смеешься? — удивилась Бонжур.
— Собственной недальновидности, детка, — отвечал Барон. — Следовало быть умнее. Конечно, Ньюмана освободили.
— Ты хочешь сказать, его Дюпон освободил? Но как ему удалось?
— Ты не знаешь Дюпона. Ничего — это дело наживное.
Рассказ коридорного вызвал у меня недобрую улыбку.
По Дюпонову указанию днем раньше я выяснил имя владельца Ньюмана. Этот человек погряз в долгах и срочно нуждался в денежных средствах, поэтому-то он и сдал своего раба Барону на неопределенный срок. Про обещание Барона купить Ньюману свободу он и не слыхивал. Вдобавок он пребывал в уверенности, что Ньюман служит «в небольшой семье»; истинное положение дел крайне возмутило его. Впрочем, ярость, как бы она ни была сильна, не подвигла злосчастного должника гордо отвергнуть выписанный мной чек в уплату за свободу молодого негра. Мне как адвокату нередко случалось иметь дело с должниками; я всегда вел себя так, чтобы не задеть их и без меня уязвленного самолюбия и учесть их нужды.
