Прежде чем я сумел оторваться от гипнотического зрелища, кто-то стиснул мне уши. В глазах потемнело. Шляпа моя оказалась надвинута на лицо, чьи-то руки принялись шарить в карманах. Я забился, закричал; мне удалось выглянуть из-под шляпы. Я увидел старуху в лохмотьях, с черными зубами. Попытавшись ослепить меня шляпой и ограбить, она вдруг отшатнулась и стояла теперь, вперив взгляд в Дюпона, который находился в нескольких футах от нас. И вдруг старуха бросилась бежать. Я благодарно посмотрел на Дюпона. Что так напугало старуху? Если Дюпон и знал причину, мне он ее не открыл.
Теперь, в Балтиморе, после разговора с Бароном, я решил так: жалкая воровка узнала Дюпона; она имела с ним дело в далеком прошлом. Дюпон в свое время вычислил преступную группу; возможно, старуха была замешана в некоем заговоре (Дюпон, по слухам, раскрыл не один план убийства главы Французской республики). Воспоминания о его нечеловеческой проницательности вызвали в старухе тоску, свойственную скоту, ведомому на убой. Она испугалась не самого Дюпона — прежде чем он остановил бы ее (если это вообще входило в его планы), старая мерзавка десять раз успела бы пронзить мне сердце кинжалом. Нет, не физическая сила, не проворство Дюпона принудили ее к бегству, а животный ужас перед разумом Дюпона, смятение перед его гениальностью.
«Кто скажет?»
Из гостиницы я пошел домой. Дюпон расположился у широкого окна гостиной, сидел, неотрывно глядя на дверь. Я начал было пересказывать разговор с Бароном, но Дюпон вдруг вручил мне кожаный саквояж.
— Отнесите саквояж вот по этому адресу, мосье Кларк, будьте так любезны.
— Сударь, неужто вы все прослушали? Я добыл сведения. Барон Дюпен, оказывается…
— Отправляйтесь немедленно, — велел Дюпон. — Время пришло.
Я прочел адрес. Район был незнакомый.
— Хорошо, раз вы настаиваете… А что сказать получателю?
— Там поймете.
Рассеяние после разговора с Бароном не позволило мне заметить, что на улице совершенно темно — как и положено в такой час. Потом стал накрапывать дождь, но я успел безнадежно отдалиться от дома — возвращаться за зонтиком было поздно. Дождь между тем усиливался — мокрые насквозь брючины уже липли к лодыжкам. Однако я продолжал путь, радуясь, что поля шляпы хоть как-то защищают лицо.
Часть пути я проехал омнибусом и все же до нужного дома добрался мокрый до нитки. Я очутился к тесной конторе; некто за столом был занят передачей телеграфных сообщений.
— Чем могу служить, сэр?
Не зная, как отвечать, я просто спросил, не ошибся ли адресом, и показал клочок бумаги с записью Дюпона.
— Вам нужно снова выйти на улицу, — спокойно объяснил телеграфист.
Я спустился по лестнице и дошлепал до следующей таблички, с которой струями стекала дождевая вода. «Пошив и продажа готового платья» — гласила табличка. Дивно! Значит, вот какое срочное дело поручил мне Дюпон! Ему, видите ли, понадобилось починить рукав сюртука — уж не на званый ли ужин он собрался? Вне себя от волнения, я толкнул дверь.
— Ах, сэр, вы пришли точно по адресу!
Приветствовал меня человек с объемистым животом, каковой живот не без труда помещался в ярком атласном жилете.
— По адресу? Разве мы знакомы, сэр?
— Нет, сэр.
— Тогда почему вы решили, будто я пришел по адресу?
— А вы посмотрите на себя! — Он театрально заломил руки, словно при виде собственного блудного сына. — На вас нитки сухой не сыщется. Вы простудитесь и заболеете. Но я этого не допущу. Вот, у меня имеется превосходный сюртук. — Последовала возня возле письменного стола. — Сэр, вы правильно выбрали место, чтобы сменить костюм.
— Вы ошибаетесь. Я принес вам кое-что.
— Вот как? Странно, я не жду посылок, — протянул толстяк, и глаза его жадно блеснули.
Я водрузил саквояж на стул и открыл его. И что же? Внутри оказалась газета — балтиморская «Сан». С моих волос и лба на бумагу падали капли.
Толстяк выхватил у меня газету; льстивое выражение его лица кардинально изменилось.
— Черт возьми! Я сам в состоянии покупать газеты, чтоб вы знали, молодой человек! А этот номер — он даже не этого года! Вы явились шутки шутить? Что мне делать с вашей газетой; что, отвечайте!
Глаза его горели праведным гневом. Ваш покорный слуга умалился с «сэра» до «молодого человека».
— Если у вас нет до меня другого дела, — на слове «дело» толстяк махнул рукой на стену, как бы объясняя суть своего занятия. «Модное платье и аксессуары. Сорочки, воротнички, нижнее белье и подтяжки, шейные платки, носки, чулочные изделия — полнейшая гарантия соответствия каждому случаю» — значилось на стене.
— Постойте минуту! Тысяча извинений, сэр! — воскликнул я. — Мне действительно нужно переменить платье.
Толстяк просиял:
— Вот и славно, вот и славно. Какое мудрое решение. Сейчас подберем для вас лучший костюм; наипервейший костюм, сэр! Сидеть будет как влитой!
— Так это ваш бизнес, сэр? Вы торгуете готовым платьем?
— Разумеется, сэр, когда меня об этом просят, я продаю готовое платье джентльменам вроде вас, сэр, то есть таким, которые находятся в затруднительном положении. Ах, сэр, знали бы вы, сколь часто люди забывают дома зонты даже в осеннюю пору, сэр; как часто берут в дорогу лишь один костюм. Каждый день, сэр, ко мне обращаются приезжие. Вы ведь приезжий, сэр?
Я сделал неопределенный жест. Кое-что начало проясняться и относительно этого толстяка, и относительно поручения Дюпона…
Толстяк тем временем притащил целую гору одежды, но что это была за одежда! Под уверения в «наипервейшем качестве» каждого предмета, я облачился в нечто мешковатое, абсолютно не по размеру. Сюртук с тускло-серым бархатным воротником оттенком почти подходил к одной — менее вылинявшей — брючине заношенных панталон; с жилетом, увы, ни панталоны, ни сюртук не сочетались. Вся одежда была на несколько размеров меньше, чем надо, однако толстяк, не скрывая гордости, объявил меня «отлично укомплектованным» и приволок зеркало, дабы я мог полюбоваться своей особой.
— Ну вот, теперь не простудитесь — в сухом-то! Повезло вам, сэр, что и говорить, на мое заведение набрести, — мурлыкал толстяк. — А теперь займемся этой вещицей. — Он взялся за мою малакку. — В жизни не видывал такой славной трости. Однако для путешественника вроде вас она тяжеловата; да что там — сущая обуза! Верно, жаждете с ней расстаться? Я хорошо заплачу — здесь никто столько не даст.
Я чуть не забыл про газету, принесенную по поручению Дюпона. Теперь я взглянул на дату. Четвертое октября 1849 года. Накануне Эдгара По обнаружили в закусочной в скверной одежде не по размеру. Я пробежал глазами страницы, быстро нашел сводку погоды на третье октября: «Холодно, промозгло, туманно». «Сыро, дождливо». «Ветер сильный, постоянный, северо-восточный». Все как сегодня. Вспомнилось: я застал Дюпона в гостиной у окна. Теперь я понял: Дюпон не просто так сидел — он изучал небо и тучи. Он ждал — и дождался — повторения погоды рокового третьего октября, чтобы отправить меня в «Пошив и продажу готового платья».
