Эдвин кивнул:
— Мистер Эдди всегда ходил таким щеголем, любил белый цветок в петлицу воткнуть.
— А куда и почему ты убежал потом?
— Это ж не для негров кладбище, сами знаете, мистер Кларк; не хватало, чтоб меня там застукали, да еще в сумерках. Не успел я на колени стать, как слышу — экипаж приближается. Ну, думаю, надо поторапливаться.
— Это был Питер Стюарт, мой деловой партнер. Меня искал.
— Я, мистер Кларк, газеты регулярно читаю, когда упаковываю. Меня читать еще Риджвеи научили, сам я букварь Вебстера
[23]
осилил, так что, вы не думайте, мигом различаю, где какой смысл, где по-доброму написано, а где со злобой. Так вот, в то время каждый день появлялась какая-нибудь злобная заметка про мистера Эдди, какой он был буян да дебошир. Живые — они, по-моему, просто сами себе хотели доказать, будто они лучше покойника мистера Эдди, вот как я думаю, мистер Кларк. А потом, не сразу, появился этот иностранец, стал по редакциям бегать да справедливости к мистеру Эдди требовать. Только, сдается мне, этот человек хотел шумихи; почву подготавливал.
— Его имя Барон Дюпен, — вставил я.
— Я с ним толковал, притом не раз. Просил уважить память мистера Эдди. Только знаете, про таких, как он, говорят: одна шкура осталась, да и та фальшивая; сбежал опоссум-то. Он или отмахивался от меня, или намекал: дескать, помогай, платить буду.
Мне вспомнился день, когда я застал Барона под руку с Эдвином и решил, что они в доле.
— Тогда-то я снова увидел вас, мистер Кларк. Вы с этим Бароном бранились из-за мистера Эдди. Я решил побольше про вас выяснить, пошел за вами. Вы провожали молодого раба на вокзал, защитили его от негодяя Хоупа Слэттера.
— Ты и Слэттера знаешь?
— Мне ли его не знать? Слэттер лично продал меня второму хозяину. Тогда я Слэттера не винил — я мальцом был, другой жизни не ведал. «Слэттер делает свою работу», — думал я. Но через много лет я обратился к нему с вопросом, кто мои родители и где они. Это ведь он их продал, разлучил меня с ними, даром что каждому хозяину божится: мол, семьи не разделяю, семья — это святое. Так вот. Кроме Слэттера, про моих отца с матерью никто не знал, а Слэттер говорить не хотел да еще тростью мне по ребрам прошелся. С тех пор не могу смотреть, как он гарцует по улицам, рабов в порт везет в омнибусах. Странное дело: как подумаю про мистера Эдди, сразу Слэттер в голову лезет, и наоборот. С обоими моя дорожка только на время пересеклась, но один связал меня узами рабства, а другой — вызволил. Я видел, как вы, мистер Кларк, бросили вызов Слэттеру. И подумал: «Э, да этому джентльмену помощь понадобится!» Вот и пошел за вами нынче вечером.
— Ты спас мне жизнь, Эдвин.
— Что за люди вас преследовали?
— Это мерзавцы, чистой воды мерзавцы. Видишь ли, Барон сильно задолжал одной парижской бандитской шайке. Он и про Эдгара По выдумывает, чтоб денег заработать.
— А ваша какая тут роль, мистер Кларк?
— Я в этом фарсе играть не подряжался — не хочу, чтоб меня в землю закопали! Знай, Эдвин: что бы эти типы себе ни вообразили, они заблуждаются. Они меня с кем-то путают.
— Я имел в виду роль в истории с мистером Эдди. Вы сказали, этот ваш Барон не о чести мистера Эдди печется, а руки нагреть хочет. Допустим. А ваш какой интерес?
Вспомнились комментарии родных и знакомых, разочарованные глаза потерянных друзей — Питера Стюарта и Хэтти Блум; я не нашелся с ответом. Впрочем, Эдвин явно не имел намерения судить меня с обывательских позиций. И я вдруг заговорил — сердечно, откровенно, как мне давно уже не случалось:
— С самого начала мной руководили примерно те же причины, что и тобой нынче ночью, когда ты бросился мне на выручку. Эдгар По освободил меня от страшной мысли — что жизнь человеческая предопределена раз и навсегда. Эдгар По воплощал саму Америку — независимость, отвергающую принятые рамки; хотя, по правде сказать, в отдельных ситуациях от рамок ему была бы польза. Мне крайне важно восстановить доброе имя Эдгара По, и не из корыстных соображений. Речь идет о родстве душ; да, именно о родстве душ.
— Тогда не расслабляйтесь, сэр. Дел у вас еще по горло.
Эдвин махнул официанту, и передо мной возникла дымящаяся чашка чая. Кажется, никогда в жизни я не пробовал более восхитительного напитка.
25
Домой я возвращался в состоянии куда как спокойном, что, пожалуй, было неестественно после столь бурной ночи. И однако, чувство облегчения приятно грело сердце. Обоих преследователей я оставил рыскать по балтиморским улицам; но не этот триумф и даже не Эдвин — неожиданно обретенный товарищ — внушали уверенную радость.
День выдался длинный. Я побывал в Бароновом логове, узнал тайну Огюста Дюпона — вечную его боль; в ходе переодевания и манипуляций с малаккой пролил смутный свет на последние дни Эдгара По (хотя простор для домыслов открывался широчайший). Нет, случилось еще кое-что. Ночной ливень умалился до прозрачного тумана, и мой взор то и дело выхватывал из этого тумана афиши — ярко-желтый фон, черный шрифт. Афиши висели на заборах и фонарных столбах; весь город был заполонен ими. Некоторые, сорванные непогодой, плавали в лужах. Бродяга в заношенном сюртуке застыл перед одной такой афишей, засунув руки в карманы, и при тусклом свете газового фонаря разглядывал написанное.
Я шагнул к нему, коснулся желтой бумаги, словно желая убедиться в ее материальности. Бродяга дрожал от холода; я набросил ему на плечи свое пальто, в которое он тотчас закутался с благодарным кивком.
— Что здесь сказано? — спросил бродяга и снял отсыревшую, с вдавленной тульей шляпу. «Неграмотный», — понял я.
— Кое-что важное, приятель.
И с переливами в голосе прочел текст, способный свести на нет публичную лекцию Барона.
Святые небеса — это в таком виде я шатался по городу! Изодранные мокрые сюртук и панталоны, не по размеру, без намека на сочетаемость; пальто отсутствует, голова непокрыта, на темени кровь; на ногах едва держусь и, если бы не щегольская, но, увы, поцарапанная малакка, давно бы свалился в канаву — вот какое отражение было возвращено мне зеркалом в холле «Глен-Элизы». В темной глубине маячил словно бы пришелец из иного мира. Мысль позабавила меня; я усмехнулся и стал подниматься на второй этаж.
— Эдгара По никто не грабил, — сказал я Дюпону вместо приветствия. — Теперь мне понятен ход ваших мыслей. У По была трость с потайным клинком. Он этой тростью «играл» у доктора Картера в Ричмонде; по крайней мере так пишут газеты. Получается, не мог не знать о клинке. Если бы кто-нибудь вздумал отбирать у По одежду или бить его, он бы попытался защититься.
Дюпон кивнул. Мне захотелось блеснуть и дальнейшими догадками.
