Гулкий колокол рыдает,
Стонет в воздухе немом
И протяжно возвещает о покое гробовом!
Время, отпущенное Эдгару По, почти истекло; финал приближался и сулил долгожданный покой».
Вот и все. Теперь вы ознакомились с лекцией, которая так и не состоялась; вам известно, какими выражениями Барон Дюпен намеревался потрясти в тот вечер аудиторию. Моя рука не дрогнула, когда я бросал эти листки в огонь, но именно их содержание мне предстояло вскоре огласить всему свету.
30
«Грэхем» десятилетней давности повлиял на мою душу куда пагубнее, чем тюремный яд; во всяком случае, через три дня после прочтения статьи о французских писателях я предстал Эдвину в состоянии совершенно помраченном; оборванный, перепачканный, выхваченный Нельсоном По практически из-под колес экипажа, я и то не был так жалок, ибо теперь отравлены были душа и сердце, а не кровь.
Эдвин заговорил о Дюпоне: мол, хорошо бы разыскать его, он бы мне помог. Но для меня Дюпона не существовало более. Кто он такой? Что в нем проку? Скорее всего Эдгар По ни о каком Дюпоне даже не слыхивал. Истина слишком долго была перевернута с ног на голову. Возможно, сам Дюпон с маниакальной дотошностью, одну за другой, заимствовал черты литературного Дюпена, а не Эдгар По списывал своего персонажа с эксцентричного парижского следователя. Нечего удивляться, почему Дюпон скрывается — он понял, что замахнулся на роль, которая ему не по плечу. Я столько времени провел бок о бок с Дюпоном; как я мог игнорировать его болезненную реакцию на литературу? Дюпон, будь он истинным прототипом Дюпена, должен был бы черпать силы из рассказов о себе самом — ан нет. Наверно, гордость причастностью к выходу Дюпона из скорлупы и отплытию в Штаты заставляла меня непрестанно баюкать собственный разум. О, эта пыль запоздалых озарений; как старается она перетянуть чашу весов самооправдания и как тщетны ее попытки! А если без лирики — я был совсем один.
Наводнение между тем шло на убыль; возле моего убежища все чаще появлялись люди, и Эдвин посоветовал перебраться в другое место — съемную комнату в восточной части Балтимора, в доме, удаленном от оживленных улиц. В назначенное время Эдвин собирался остановить возле пакгауза фургон со свежими газетами — укрывшись среди них, мне надлежало ехать на новую квартиру. Но, сам не свой из-за утраты Дюпона, я проворонил час тайной транспортировки.
По моей просьбе Эдвин приносил произведения Эдгара По. С рассвета до заката сидел я в пустом пакгаузе и читал рассказы о Дюпене, мучимый одним навязчивым вопросом: если Дюпен не имел прототипа, если не существовало человека, чей гений вдохновил Эдгара По на создание Дюпена — почему я с таким жаром поверил в парижского аналитика? И вот я стал сначала переписывать разрозненные фразы из По, а затем, без какой-либо конкретной цели, излагать на бумаге содержание каждого рассказа, слово за словом, как бы переводя По с языка символов на общеупотребительный язык.
Нет, Эдгар По не скомпоновал своего Дюпена, позаимствовав черты знаменитых французов, — Дюпен стал собирательным образом человека как такового. Не знаю, как лучше преподнести читателю это конкретное озарение. В ушах снова и снова звучал голос Нельсона По: «Ищите душу Эдгара в написанных им словах… Он слишком отдалился от суеты нашего мира… Мы не можем судить об Эдгаре По как о человеке, но можем приобщиться к его гениальности через его произведения». Дюпен существовал на самом деле — в рассказах, а правда о Дюпене жила в наших умах. Дюпен находился среди нас; в нас самих; являлся оборотной стороной каждого из нас, точнее, совокупностью этих скрытых «я», и глупо было при поисках руководствоваться сходством имени или биографии; глупо было вообще заниматься поисками. В голове вертелась фраза из «Убийства на улице Морг»: «Мы жили только в себе и для себя…»
Внезапно я вспомнил про Эдвина, фургон и переезд.
— Вы в порядке! — воскликнул Эдвин, беря меня за руку. — А я уже хотел вас по всему городу искать. Снимайте свое пальто, берите вот это, — Эдвин дал мне поношенное серое пальто. — Скорее! Давно пора сматываться! Я и фургон-то нанял нарочно, чтоб вас везти. Живее, мистер Кларк!
— Спасибо тебе, Эдвин. Только, друг, я в новом убежище не задержусь. Мне срочно надо встретиться с одним человеком.
— Где будете встречаться? — нахмурился Эдвин.
— В Вашингтоне. Этого человека зовут Монтор, он — французский посланник. От него я впервые узнал о Дюпоне; он готовил меня к путешествию в Париж.
Я пошел было прочь; Эдвин коснулся моего рукава.
— А вы доверяете этому Монтору, мистер Кларк?
— Нет, не доверяю.
Анри Монтор, французский посланник в Вашингтоне, был крайне обеспокоен — в Париже выступления красных республиканцев и их сторонников приобрели принципиально иной характер. Попросту сделались очень дерзкими — на всех площадях раздается: «Vive la Republique!» Парижане устали от политического застоя — он и впрямь затянулся, уже много месяцев ни волнений, ни переворотов — как тут не затосковать? Похоже, размышлял Монтор, им наскучил Луи Наполеон. Последствия могут быть катастрофическими.
Впрочем, не стоит спешить с выводами. Мосье Монтор сам не в восторге от Луи Наполеона. Не то президент, не то принц; избалованный, самонадеянный субъект, выехавший на дядюшкиной популярности; предпринял уже две глупые попытки узурпировать власть; обе провалились. И все же, как ни плох Луи Наполеон, а Монтору отнюдь не улыбается потеря нынешней должности. И не то чтобы Вашингтон ему так уж по вкусу (еда, например, даже в ресторанах самых фешенебельных отелей какая-то пресная, кукурузные лепешки — и те не с пылу с жару, а так, тепленькие); нет, Монтор дорожит почетом, которым он окружен как эмиссар другой державы.
Все французские газеты, какие только можно достать в Вашингтоне, Монтор прочитывал от первой до последней строчки (если помните, именно на почве французских газет возник его интерес к чудаку-балтиморцу, выискивавшему информацию об Огюсте Дюпоне). Все больше изданий, заметил Монтор, позволяют себе выпады против принца-президента; пусть это лишь безболезненные уколы, но тенденция наводит на мысль. Недавно Наполеон велел префекту и жандармерии закрыть строптивые издания. Почему? Чего именно опасаются он и его советники? На что, по их мнению, решатся революционеры? Какие планы они вынашивают? Франция и так республика! Можно избрать другого президента. Не злоумышляют ли мятежники сперва ослабить положение Наполеона, чтобы внешний враг без риска занял его место? Нет, в разгадывании истинного революционного плана мосье Монтор преуспел не более прочих. Однако события на Елисейских полях волновали его беспрестанно.
Были у мосье Монтора и другие заботы, не столь масштабные. Например, в Балтиморе некто тяжело ранил гражданина Франции. По слухам, потерпевший — скандально известный адвокат, защитник отпетых мерзавцев, фат Клод Дюпен по кличке Барон, который много лет жил в Лондоне. Барон, ха! А чем его баронство подтверждается? Ясно, что этот болван вляпался. Однако он — французский подданный, и Монтору о нем сообщил в письме глава балтиморской полиции.
