— Не жестокий, — ответил я ей. — Я прагматичный и циничный. Понимаешь, Оля, я не верю ни во что, кроме Бога, и никому, кроме самых близких друзей. Может быть, ты и не знаешь, но первого января девяносто пятого года в городе Грозный был страшный бой. Там погибали сотни, а может, и тысячи наших бойцов. В основном это были вчерашние мальчишки. В прямом смысле слова мальчишки. Их бросили в бой, даже толком не поставив задачи. Точнее, не поставив реально выполнимой задачи. И их убивали в упор под звон кремлевских курантов. А в это время по всей стране пили шампанское и смотрели «голубые огоньки». Я больше не люблю «голубые огоньки» с голубыми артистами. Хотя они, может быть, и не виноваты; говорят, все эти «огоньки» снимают чуть ли не за месяц до праздника. Но все равно — ведь не прервали же концерты эти все поганые, не сказали с экрана: «Граждане! У нас идет война! Сейчас умирают наши солдаты. Не до праздников!» Никто же не сказал. Это, наверное, мелочь. Но с тех пор я не люблю Новый год и презираю россиянскую власть — в любом ее виде. Но самое главное — я понял, что я, вот я как человек, никому не нужен, кроме мамы и папы, и иногда — близких друзей. И поэтому я тоже, кроме них, никому ничего не должен. То, что хорошо мне и моим друзьям, — то и правильно. А все остальное — от лукавого. Ты уж извини. Я сейчас должен спастись сам и спасти вас вокруг себя, потому что это я втравил друзей в эту историю, а тебя — потому что потому. Ясно? А на киргиза этого — мародера — мне наплевать. Расходный материал.
Хельга промолчала. Зато встрял Леха.
— Ты знаешь, Стас, я себя сейчас как в кино чувствую. Герой боевика какой-то.
Я усмехнулся.
— Леша, ну а как оно, по-твоему, бывает? Ты просто живешь, например, учишься в школе, играешь в футбол, бегаешь за девчонками. Обычная жизнь, в общем. А потом тебя забирают в армию, и попадаешь ты, скажем, на Северный Кавказ. А там — война. И вот в тебя там стреляют, в такого хорошего и для самого себя очень ценного. И хотят тебя убить. И самое противное, что это кино нельзя выключить и кнопки «перезагрузка» тоже нет. Убьют — и это навсегда. Вот кому-то выпадает такая беда, а кому-то нет: проживет всю жизнь дома, тихо и спокойно. А вот почему одним достаются эти неприятности, а другим — нет, этого я не знаю. Это судьба называется.
Я говорил довольно сумбурно, с большими паузами, и не мог выразить словами мысль, которую хотел донести до Лехи. Не знаю, понял он меня или нет.
Впрочем, неважно. Я заметил, что Хельга достала свой сотовый и включила его.
— Ну как? — поинтересовался я.
— Сеть плохо ловится, — пожаловалась она.
— А куда ты хочешь звонить?
— В посольство.
Я оторопел.
— В немецкое, которое есть здесь?
— Да, — терпеливо, как дауну, начала объяснять мне Хельга. — В наше родное немецкое посольстве в Киргизии. Мы с братом там регистрировались. У меня в телефоне забит номер — на случай чрезвычайных обстоятельств.
— Так чего же ты раньше не позвонила? — возмущенно завопил Славик, прислушавшийся к нашему разговору. — Сеть-то в городе работала!
— А смысл? — холодно ответила Хельга.
— Да, — поддержал я девчонку, — вермахт они точно за нами не прислали бы.
— А теперь что?
— Теперь мы на свободе, они могут нам помочь. Если захотят, конечно.
— Сигнал очень слабый, — повторила нам Хельга.
— Ну а чего тогда ждать? Давайте по склону вверх поднимемся.
— Я сбегаю, — предложила Хельга.
— Нет, — жестко отрезал я. — Идем все вместе. Никаких разрывов в цепи. Только вместе, только рядом. Леха, пошли.
Лехе идти было явно трудно, но он, хотя и кряхтел, мужественно старался нас не тормозить. Хельга держала свой аппарат на уровне лица и пока молчала. Мне кажется, мы поднялись уже достаточно высоко, и в тот самый момент, когда я уже хотел было спросить, что там с сигналом, она сама воскликнула:
— Есть!
— Привал! — ответил я, и мы все попадали на пятые точки.
Отдышавшись, Хельга набрала номер. Мы все молча и напряженно ждали результата. Видимо, там ответили, потому что Хельга просто просияла и начала тараторить по-немецки. По-русски, между прочим, она так быстро не говорила. Может быть, просто знала его хуже?
По-немецки же я ничего не понимаю и различал только «я-я», периодически возникающие из уст нашей прекрасной спутницы. Наконец, она отложила телефон в сторону, блаженно улыбаясь, и растянулась на траве.
— Ну, что? — не выдержал Славик, который даже перестал перебирать экспроприированные драгоценности в своей чудной шкатулке.
— Они запеленговали наше местонахождение. Сказали, чтобы мы вернулись к развилке и ждали машины из посольства. Если они вдруг приедут раньше, то мы должны дождаться их.
— Опять идти? — вздохнул Леха. — Да когда же это все кончится?
Никто ничего не сказал. Леша с несчастным видом продолжал массировать свою ступню.
— Ты сказала, что нас четверо? — уточнил я на всякий случай.
— Да, но я не уточняла, кто именно, — беззаботно ответила Хельга.
А и правда, ей-то что волноваться? Ее заберут в любом случае. А вот не считают ли там, в посольстве, что четверо — это как раз Хельга, Игорек, Олег Карлович и Нина Иосифовна? И что будет, если они увидят нас? Я уперся подбородком в ствол «калаша» и подумал, что можно будет попробовать, конечно, заставить немцев взять нас всех под угрозой оружия. Но если они откажутся? Завалить сотрудников посольства — это уже перебор. Этого нам никто и никогда не простит.
— Ладно, чего сидим, — сказал я не очень весело, — пошли. Славик, не забудь винтовку.
Слава скривился, вручил Лехе свой спортивный пистолет, и мы пошли вниз. Спускаться было немного легче, но Слава все-таки чуть не упал и получил тяжелым стволом «мосинки» по затылку.
— Давай ее выкинем, Стас! — заворчал он. — Ну на хрена она нам сейчас нужна?!
— Неси давай, — недовольно ответил я. — Нечего. Еще ничего не известно. Мало ли кто тут шастает. Могли дым от горящей машины видеть. Его и сейчас еще видно, кстати, так что ты не расслабляйся.
Слава оглянулся, посмотрел на черный дым, поднимающийся в небо, и только вздохнул. Зато веселье бурной рекой перло из Хельги. Наверное, она от счастливого спасения слегка тронулась.
— Я — Элли, — заявила она со смехом. — А вы — Страшила, Железный Дровосек и Трусливый Лев.
— А кто из нас кто? — уточнил я.
Мне и правда показалось это забавным.
— А… Сами разбирайтесь. Железный Дровосек — это Славик. Он у нас самый длинный.
— Зато ты несешь тесак, — возразил Славик.
Леха ничего не сказал. Ему было тяжело идти и совсем не до шуток.
— Знаете что, — прервал я неуместное и какое-то не вполне нормальное веселье. — А ну-ка тихо. Лес шума не любит. Лучше слушайте, что там впереди творится.
