Летчики оккупировали один из столиков. Павел оглядел зал и толкнул Бориса в бок.
— Смотри, Лешка со своей американкой! Вон там, в углу.
— Вижу. Да не тычь ты пальцами. Ну, сидят, ну и что?
— Как это «что»? Уже не скрываются даже.
— А зачем им скрываться? Все и так все знают. Да, подзалетит парень. ФСБ наверняка уже принюхивается.
— Не говори. Выпнут к едрене фене из отряда. Будет тогда на кукурузниках летать.
Борис усмехнулся.
— Этого? Не выпнут. Не забывай кто его папочка. Заступится за сынка.
Павел искоса посмотрел на него.
— Ты что, ему завидуешь? Не надо, Боря, Алексей мужик что надо.
Борис ответил ему долгим непонятным взглядом.
— Я никогда никому не завидую, запомни это. Я просто ненавижу несправедливость.
— Куда же от нее, от несправедливости, денешься… Эта стерва все время рядом. Родился сыном короля — будешь королем. Родился сыном сапожника — им и останешься.
Борис отвернулся. Кода он снова посмотрел в глаза Павлу, его взгляд был мрачен.
— Вот именно! Как стена. И не перешагнешь через эту стену гребаную, не перепрыгнешь. Я вот, как родителей потерял не помню, но зато хорошо запомнил те несколько лет, которые провел в детдоме. Там было все поровну: игрушки, еда, одежда. И любили нас всех одинаково. Учили, что надо быть честными, справедливыми, говорили, что нас ждет прекрасное будущее, где открыты все пути. Только не ленись! А когда я попрощался с детдомом и столкнулся с действительностью, то все стало с ног на голову. Протекция, деньги, власть решают кому быть… королем, а кому сапожником. А способности и старание — чушь!
— Но ведь ты стал летчиком испытателем! А сколько их, пилотов, кто сейчас разбрасывает химикаты на поля!
— Летчиком испытателем… Ну и что? Это потолок. Закончу карьеру в лучшем случае майором, на пенсию выйду подполковником. Это жизнь?
Павел вспомнил:
— Так ты, кажется когда-то в Академию поступал?
— Да, было дело… И не очень то беспокоился за результаты, хотя конкурс туда сам знаешь какой. Был неплохой послужной список, предметы знал назубок. В общаге при академии нас было четверо. Сын генерала, который шлялся по девкам вместо того, чтобы готовиться, летун из Чечни, я и папаша большого семейства. Три экзамена я сдал на отлично.
— Ого! Молодец!
— Ха! Молодец! На последнем меня завалили. Похоже, преподавателю самому было стыдно это делать. Он после экзамена отвел меня в сторонку и сказал: «Вы должны понимать, что вы человек с улицы». Я — человек с улицы! Вот так, Паша. Мы с тобой люди с улицы.
— А остальные?
Борис вздохнул.
— Что «остальные»… Их приняли.
— С сынком генерала все понятно. Но ведь тот, из Чечни — достоин.
— Достоин? В одном из разговоров он признался мне, что совершил один — представляешь — один разведывательный полет! Это когда на шести тысячах метрах пилишь не торопясь, а аппаратура ведет съемку. И никто тебя не собьет. А папаша семейства сдал экзамен по английскому к месту и не к месту вставляя «I have the large family. I have three children.»
— Это что?
— «Я имею большую семью. Я имею троих детей». Пропуск. Как ты летаешь, неважно. Главное — большая семья.
Официант принес пиво и большой кусок вяленого тайменя. Павел отпил несколько глотков и поморщился.
— Теплое. Надо будет попросить Михалыча, чтобы в порядке шефской помощи выделил им холодильник… И все же, Боря, ты не прав.
— А что, ты имеешь что-то против сказать?
— Имею. Ну, во первых, к нашему Лешке все вышесказанное не относится. Он мужик порядочный, то, что Антон Петрович его отец, никогда в глаза не тычет и не пользуется этим. И летчик классный.
— Во вторых?
— Во вторых, не надо было сдаваться. Надо было представить себе, что это как боевое задание, которое надо выполнить во что бы то ни стало. Дал залп ракетами, не попал, бей еще. Потом еще! А в третьих, и самое главное… Ты, Боря, не обижайся, но мне кажется, что ты сейчас зол на весь мир, а это плохо. Миру от твоей злобы не жарко и не холодно, а ты вроде как в штопор попал и земля близко. Я думаю, надо тебе РУД на себя до отказа и из этого штопора выходить.
Борис презрительно посмотрел на него и взял кружку с пивом.
— Эх, Пашка! Зелень ты еще! А Лешик… Дрянь. Я про пиво. Пошли отсюда.
Они вышли из кафе.
Кэтрин проводила их взглядом.
— Это, кажется, твои товарищи?
Алексей не отвел от нее влюбленных глаз.
— Да. Павел и Борис.
— Надо было, наверное, пригласить их к нашему столику?
— Они бы не согласились. Они понимают.
— Что понимают?
— Что мне хорошо с тобой и сейчас я никого больше, кроме тебя видеть не хочу.
Кэтрин засмеялась и погладила его руку.
— Алеша, Алеша… И мне тоже очень хорошо с тобой. Но я беспокоюсь.
— Что тебя потеряют твои друзья?
— Нет. Я думаю, что у тебя могут быть проблемы. Ведь ты военный летчик. А я иностранка. Это, наверное, не приветствуется в ваших кругах?
— Ну и что? Может я жениться на тебе хочу! Да, вот возьму и сделаю предложение. И начнется светская жизнь. Правда, летать мне уже надо будет только на «кукурузнике».
— Это такой новый истребитель, да?
Алексей улыбнулся.
— Это самолет такой. Очень быстроходный. Двести километров в час. Когда он летит над полем, все жучки умирают со страху.
Кэтрин задумалась.
— Я придумала! Ты не будешь летать на кур… на курку… В общем, ты будешь жить в Соединенных Штатах и летать на Ф-15.
— Вот это вряд ли.
Кэтрин заглянула ему в глаза.
— Что, это обязательно должны быть российские самолеты?
— Нет, просто я должен летать за Россию. По другому быть не может.
— Я тебя понимаю. Что же… Придется мне навсегда остаться в Сибирске. Я открою здесь постоянный пункт экологической миссии по охране окружающей среды и буду отучать население есть мясо. И запрещу стрелять в животных. Вот так!
— А рыбу ловить позволишь? Иначе город опустеет и останемся только ты и я!
— Рыбу? Подумаю.
Он налил Кэтрин вина в бокал.
— Давай за нас с тобой! Чтобы все было хорошо.
Они выпили и Кэтрин кокетливо упрекнула Алексея.
— Ты сегодня не подарил мне цветы. Почему? Или русские мужчины дарят букеты только при первой встрече?
