– Вы слышали неверные сведения. Понятие «бандитизм», согласно известным мне данным, происходит от итальянского слова «бандито», что переводится как «разбойник». Хотя и это слово тоже происходит от латинского «банд», как и английское «бэнд», и немецкое «банд». Но изначально оно означало вовсе не группу, а простой бант как отличительный знак. Банды ландскнехтов, терроризирующие в рыцарские времена Европу, чтобы отличить своих от чужих, повязывали на руку ленточку с бантом. Отсюда и происхождение слова. А непременным требованием к определению банды являются три признака. Во-первых, участие двух и более лиц, во-вторых, вооруженность хотя бы одного из них и осведомленность других об этом, в-третьих, сплоченность участников банды единой целью. Ваши отряды, как вы их называете…
– Можно назвать их джамаатами. Для нашего языка это более понятно и привычно.
– Это сути не меняет. Я слышал, что применение слова «джамаат» к банде, введенное иорданцем Хаттабом, неправомерно. Даже к музыкальному коллективу это слово подходит больше. Но не в этом суть. Ваши отряды проходят по всем трем определяющим признакам уголовного права. Следовательно, все вы – бандиты. И это есть положение вещей, которое не изменить игрой слов. Все вы являетесь людьми, преследуемыми законом.
– А мы считаем себя повстанцами.
– Это не меняет сути. Французы в Отечественную войну двенадцатого года звали русских партизан бандитами, немцы звали партизан бандитами. И во всем мире эти понятия совмещаются в одно определение уголовного права. Но я не юрист, чтобы рассуждать об этом.
Хамид Абдулджабарович ощупал свою голову, но даже покачать ею не решился. Это старшего лейтенанта не удивило. После знакомства с тяжеленной дубинкой, в дополнение к собственному весу получившей достаточную поступательную скорость, любая голова не пожелает совершать резких движений.
– Здорово вы меня огрели. Я не подумал о такой возможности, вручая вам посох. Как вы умудрились так быстро обрести силы? Вы же ходить не могли.
– У меня высокая восстанавливаемость.
– Хитрили? Прикидывались? Обманули? – с укором задал эмир сразу три вопроса.
Старший лейтенант только плечами пожал, не намереваясь вступать в объяснения. Обманщиком он себя тоже не чувствовал, потому что на войне обман, как правило, называется военной хитростью и обмана противника стыдиться не следует. И вообще обман в данном случае следовало бы, наверное, называть дезинформацией.
– Вы теряете свой авторитет, старший лейтенант.
– Хватит болтовней заниматься, – решил наконец Раскатов. – Мне уже говорили, что вы философствовать любите. Вас, я вижу, не переговоришь и не убедишь.
– Кто мог говорить обо мне?
– Некий подполковник чеченской полиции Джабраилов. Он, кстати, отзывался о вас с большим уважением. Не видел в вас откровенного врага и негодяя, хотя вы его похитили и держали в плену, даже выкупа за него не требуя.
– Где вы его нашли? Он что, сбежал?
– Нет. Он был на вашей базе, когда мой взвод нашел ее и освободил подполковника.
– Вы нашли мою базу?
– Да. И разминировали ваши минные заграждения. Кстати, и у меня, и у Джабраилова к вам вопрос. Если не трудно, разрешите его.
– Слушаю.
– Зачем вы захватили Анзора Ваховича? Почему не пытались взять за него выкуп? Или почему не расстреляли?
– Я делал только то, за что мне платили. Мне платили даже за его содержание.
– Кто платил? По какой причине? Джабраилов кому-то мешал?
– Это коммерческая тайна.
– Спасибо за ответ.
– Я разве что-то ответил?
– Конечно. Вы сказали, что это не вопрос, скажем, служебного продвижения. Что это не любовник жены постарался. Коммерческий интерес – это ответ…
Улугбеков головой качнул и только чуть-чуть поморщился. Он приходил в себя.
– Поднимайтесь. Пойдемте работать. Вы уже, кажется, в порядке…
Глава восьмая
– Что вы намерены делать? Ах, я же знаю уже, слышал, как вы какому-то майору по телефону объясняли. Вы готовы пойти на смерть и меня вместе с собой погубить?
– А вы не желаете принять бой?
– Было бы за что принимать. Ради ваших целей, ради того, чтобы отправить меня по этапу за колючую проволоку куда-нибудь в Сибирь – не желаю категорически. Я лучше здесь лежать буду и ждать, когда люди Парфюмера пристрелят меня.
– Сначала долго пинать будут, – напомнил Раскатов.
Улугбеков недовольно поморщился и пошевелился. Видимо, боль в ребрах от пинков коллег по профессиональному цеху в его теле присутствовала. Но эмир не ответил.
– Я однажды разговаривал с одним аварцем, так он мне сказал, что любой аварец всегда предпочитает погибнуть в бою, чем быть зарезанным, как овца. Наверное, это тоже была пропаганда.
– Вы мне нож оставили. Наверное, для того чтобы я смог за себя постоять?
– Чтобы вы могли дров для костра нарубить. На другое дело ваш нож не годится. Любой кусок палки более пригоден для «рукопашки».
Константин Валентинович встал, перехватил автомат из одной руки в другую, развернулся и двинулся по верхней тропе. Посох он все же не бросил и свободной рукой опирался на него. Тело сильно болело, получив удар стволом и ветвями дерева. Наверное, ветви нанесли даже больший урон, чем ствол, распределивший свой вес по плоскости бронежилета. В нескольких местах, кажется, была разорвана кожа на голове и лице. Но кровь уже запеклась и не бежала, мешая зрению. А зеркала, чтобы рассмотреть и обработать свои легкие ранения, у старшего лейтенанта не было. Да и не привык он обращать внимание на такие мелочи. Все само со временем заживет.
Пройдя пять неторопливых шагов, Раскатов почувствовал позади себя какое-то шевеление. Но оборачиваться не стал. И только еще через два шага услышал:
– Подождите, старший лейтенант, я с вами…
* * *
Тропа свернула круто вверх, и старшему лейтенанту Раскатову стало трудно идти, даже опираясь на посох. В моменты, когда приходилось высоко поднимать ногу, появлялась боль в спине. Видимо, при падении дерева был поврежден какой-то позвонок или просто мышцы потянулись. Это мешало только болевыми ощущениями, не всегда острыми, тем не менее ощущения можно было перебороть и продолжать путь. В индивидуальной аптечке у старшего лейтенанта было два шприц-тюбика пармедола, но он предпочитал пока не пользоваться этим наркотическим препаратом, снимающим боль, но сильно туманящим голову. И шел, даже задавая темп, который эмиру Хамиду Абдулджабаровичу трудно было выдержать. Особенно на крутизне подъема. Но оба они были людьми упрямыми и умели себя заставлять превозмогать и боль, и усталость. Потому быстро вышли на место, где тропа снова раздваивалась. Левая вела в сторону высокой, похожей на башню скалы, возвышающейся над лесом. Именно с этой скалы и стреляли из миномета, когда Раскатов по звуку засек место. Правая тропа вела к более близкой и более мощной скале, с более пологими стенами. Но едва Раскатов с Улугбековым свернули на левую тропу, громкий минометный выстрел раздался и с ближней скалы. Оттуда стреляли тоже в сторону входа в ущелье, и поющий надсадный рев мины проносился и растворялся среди деревьев своей нижней частью. Верхняя же часть звука продолжала сопровождение самой мины до самого момента взрыва. Звук взрыва ждать долго не пришлось.
