До нее донеслось едва слышное дыхание ветра. Почему-то она догадалась, что ветер чуть-чуть усиливается. Впрочем, все равно он почти не ощущался, холоднее от него не стало, и вообще в нем не было ничего неприятного. Скорее Марлена услышала тихое «А-а-а-а…» Марлена радостно повторила: «А-а-а-а…» — и с любопытством посмотрела на небо. Синоптики сказали, что день будет ясным. Неужели на Эритро бывают неожиданные ураганы? Неужели сейчас поднимется сильный ветер и здесь станет неуютно? Неужели скоро по небу побегут тучи и пойдет дождь, и она не успеет вернуться на станцию? Нет, этого не может быть. Это такая же глупость, как и мысль о метеоритах. Конечно, на Эритро иногда идут дожди, но сейчас по темному чистому небу лениво тащились только два-три прозрачных розовых облачка; они никак не могли предвещать бурю.
— А-а-а-а, — прошептал ветер. — А-а-а-а, е-е-е-е. На этот раз звук оказался почему-то более сложным, и Марлена нахмурилась. Что бы могло издавать такой звук? Уж, конечно, не ветер сам по себе. Он мог бы завывать, если бы на его пути попадалось какое-нибудь препятствие, но здесь, сколько ни вглядывайся, не было ничего похожего.
— А-а-а-а, е-е-е-е, а-а-а-а.
Теперь совершенно отчетливо можно было различить три звука с ударением на втором. Марлена непонимающе огляделась. Откуда исходили эти звуки? Чтобы получился звук, что-то должно вибрировать, но она ничего не чувствовала, ничего не видела. Эритро казался пустым и молчаливым, он никак не мог издавать звуки.
— А-а-а-а, е-е-е-е, а-а-а-а.
Вот опять. Даже отчетливей, чем в предыдущий раз. Впечатление такое, будто звук рождался прямо в ее голове. У Марлены сжалось сердце; она вздрогнула и почувствовала, что на руках появилась гусиная кожа.
Нет, с ее головой все должно быть в полном порядке. Все!
Теперь Марлена была уверена, что звук повторится, и он повторился. Громче. Еще отчетливей. В нем неожиданно появилась какая-то уверенность, как будто он практиковался и сам чувствовал, что становится четче и четче.
Практиковался? В чем практиковался?
Непроизвольно, совершенно непроизвольно Марлена подумала, что кто-то, кто не может произносить согласные, пытается назвать ее по имени. Эта мысль оказалась будто дополнительным толчком, высвободившим энергию звука. Впрочем, может быть, дело было в том, что у Марлены обострилось воображение, но она совершенно отчетливо услышала:
— Ма-а-а, ле-е-е, на-а-а.
Автоматически, не отдавая отчета в своих действиях, Марлена закрыла уши руками и, стараясь не произносить ни одного звука, мысленно назвала себя — Марлена. Тотчас же в ответ она услышала:
— Маар-лее-наа…
Потом еще раз, очень естественно, почти правильно:
— Марлена…
Девочка недоумевающе пожала плечами. Сомнений быть не могло — это голос Оринеля, которого она не видела с того дня, когда еще на Роторе рассказала ему о своих опасениях, о том, что Земля скоро погибнет. Но он же остался на поселении! Да и Марлена теперь лишь изредка вспоминала о нем, правда, всегда с болью.
Почему же она слышала голос Оринеля там, где его не было и не могло быть? Вообще, как можно слышать человеческий голос, если здесь никого нет?
— Марлена…
Марлена не на шутку перепугалась. Конечно, это чума, та самая чума Эритро, которая не должна ее затронуть — она так была в этом уверена! Марлена бросилась к станции. Она бежала, не выбирая дороги, не замечая ничего вокруг. Она даже не знала, что кричала на бегу.
Глава 67
На станции сразу поняли, что Марлена бежит назад. Два охранника в защитных костюмах и шлемах вышли навстречу и услышали ее крик. Впрочем, крик скоро прекратился, а девочка замедлила шаг и остановилась еще задолго до того, как увидела охранников. Она без тени волнения взглянула на них и спокойно спросила:
— Что-то случилось?
Удивленные охранники не нашлись, что ответить. Один из них попытался было поддержать Марлену под локоть, но она резко отстранилась.
— Не трогайте меня, — сказала она. — Если вы так хотите, я пойду на станцию, но без вашей помощи.
Уверенно и спокойно Марлена пошла рядом с сопровождавшими.
Глава 68
Юджиния Инсигна, кусая побелевшие губы, старалась говорить по возможности спокойно.
— Что там случилось, Марлена?
— Ничего не случилось. Совершенно ничего, — ответила та, без тени волнения глядя на мать большими, темными, загадочными глазами.
— Как ничего? Ты же бежала и кричала.
— Может, и крикнула, но только один раз. Понимаешь, там было так тихо, так тихо, что я вдруг испугалась, не оглохла ли я. Знаешь, полнейшая тишина. Поэтому я топнула и побежала, просто чтобы услышать шум шагов, и крикнула…
— Просто чтобы услышать собственный крик? — с подозрением спросила Юджиния.
— Да, мама.
— И ты думаешь, я тебе поверю? Нет, Марлена, я не верю. Мы записали твой голос. Не похоже, чтобы ты хотела просто нарушить тишину. Это был крик ужаса. Что-то очень сильно напугало тебя.
— Я же сказала. Тишина. Я испугалась глухоты.
Марлена обернулась к д'Обиссон:
— Как вы думаете, доктор, может ли быть так, что человек, который привык постоянно слышать разные звуки и который вдруг не слышит ничего, ни одного звука, будет чувствовать себя лучше, если вообразит, что он что-то услышал?
Д'Обиссон с трудом заставила себя улыбнуться:
— Ты описала все слишком образно, но в общих чертах правильно.
Действительно, сенсорная депривация может приводить к галлюцинациям.
— Вот поэтому я и испугалась. А потом услышала свой крик, свои шаги и успокоилась. Спросите охранников, тех, что пришли за мной. Я их встретила совершенно спокойно и покорно пошла за ними на станцию. Спросите, дядя Зивер.
— Они говорили то же самое, — кивнул Генарр. — К тому же мы сами все видели. Ну хорошо, пусть будет так.
— Ничего хорошего, — взорвалась Юджиния, по-прежнему бледная то ли от испуга, то ли от гнева. — Марлена больше никуда не пойдет. Эксперимент окончен.
— Нет, мама, не окончен, — оскорбление возразила Марлена.
— Доктор Инсигна, эксперимент и в самом деле не окончен, — вмешалась д'Обиссон. — Она заметно повысила голос, как бы желая предотвратить разгоравшийся между дочерью и матерью спор. — Сейчас неважно, выйдет Марлена еще раз или нет. В любом случае мы должны прежде всего изучить последствия случившегося.
— Что вы хотите сказать? — требовательно спросила Юджиния.
— Я хочу сказать, что, конечно, приятно поговорить о воображаемых голосах как о результате отсутствия привычки к тишине, но ведь этот симптом можно рассматривать и как первый признак какого-то психического расстройства.
