— Рядовой Арцыбашев! — тихо сказал дядя Вася.
— Я!
— С биноклем ко мне!
Я поспешил к западной стороне. При этом понимал, что на любом из высоких холмов может сидеть другой человек с биноклем и наблюдать окрестности. И вполне может оказаться, что смотрит он как раз в нашу сторону, поэтому передвигался я, пригибаясь за камнями, не высовывая голову и тело выше их уровня.
Когда оказался рядом с дядей Васей, он даже приподнялся, чтобы лучше рассмотреть что-то интересное вдали, и пальцем мне показал.
— У тебя глаза помоложе моих и всяким дерьмом не затуманены. Присмотрись-ка вон туда. Промелькнуло что-то на пару секунд, я сослепу разобрать не успел.
Я с удивлением увидел, как дядя Вася, покопавшись в кармане, вдруг вытащил очки и нацепил их себе на нос. Ни разу его в очках не видел. И лицо у него стало совсем другое.
— Жалко, очки чужие… Подобрал в машине. Эти — минус, а у меня старческая дальнозоркость. Так еще хуже вижу.
Он снял их и снова показал мне пальцем. Я поднял бинокль и стал всматриваться в указанном направлении. По мере расширения сектора обзора обнаружил шестерых бойцов полицейского спецназа, которые только-только вышли в пространство между холмами и сразу же скрылись за другим холмом.
— Шестеро ментов. Идут, носы к земле, следы нюхают. Но мимо нас движутся, даже слегка от нас удаляются.
— Спасибо, рядовой! — проявил дядя Вася неожиданную интеллигентность.
Я так же аккуратно вернулся на свое место и занялся наблюдением.
Глаза от постоянного всматривания в рассеянное пространство начали уставать минут через сорок, когда уже совсем почти рассвело и вот-вот должно было взойти солнце. Именно тогда подал голос Ананас:
— «Краповые», кажется. Саня, ко мне с биноклем.
К Ананасу мне было проще перекатиться, чем идти, что я и сделал, оставив автомат в своей бойнице.
— Вон та ложбинка между холмами. Наискосок мимо нас тянется, — пальцем показал Ананас.
Я поднял бинокль, присмотрелся. И увидел, удивившись зоркости взгляда Ананаса, что в ложбинке, привалившись спинами к крутому склону холма, сидят четверо бойцов. Один из них был в «краповом» берете, другие в обычных зеленых. Видимо, группа только что спустилась с холма, а до этого на холм по крутизне взбиралась и наверху не отдыхала, поэтому дыхание у бойцов было тяжелым. А спецназ внутренних войск славится своей физической подготовкой. Видимо, подъем им выдался в самом деле крутой, если пришлось отдыхать после спуска.
— Четыре спецназовца. Только один из них «краповый». Отдыхают. Следи за ними, Ананас. Скажешь, куда двинут…
— Скажу, — пообещал Ананас. — Уже двинули. От нас. На следующий холм полезли.
— Присматривай за ними, — подсказал Василий. — Тот холм выше нашего. Могут нас оттуда в бинокль увидеть. Понаблюдай. Они, наверное, и лезут на него, чтобы оттуда по сторонам посмотреть. Соображают.
— Соображай не соображай, а наилучшее для нас, наверное, было бы где-то в ложбинке отлежаться. Между холмами, — проворчал дядя Вася. — Там на нас только случайно наткнуться можно, а здесь с разных мест увидишь.
— «Краповые» и менты тоже так думают, — не согласился я. — Они по ложбинкам и шарят, а наверх почти не смотрят.
— Есть в нашем варианте один неприятный момент. Камни. Они должны внимание привлечь, за ними легче спрятаться. При этом, если бы мы устроились на лысом холме, увидеть нас было бы совсем просто. Значит, из двух зол следует выбирать меньшее. Меньшее мы и выбрали. Но это только время оттягивает. Они все равно сюда пойдут. Просто посмотреть отсюда захотят.
— И что? — спросил Ананас. — Будем драться?
— Будем драться, наверное, — твердо решил Василий. — Нам только до прихода спецназа ФСБ продержаться, а они уже выехали. Значит, пару-тройку часов. Если, конечно, нас найдут раньше. А если не найдут, спецназ ФСБ тоже не будет знать, где им нас искать.
— А при чем здесь спецназ ФСБ? — спросил я. — Почему мы должны их ждать?
— Потому что они не подчиняются майору Алимпашаеву и не имеют приказа на наше уничтожение. Значит, рассчитывать можно только на них.
— Спецназ ГРУ тоже Алимпашаеву не подчиняется, — заметил я.
— Подчиняется, — не согласился со мной дядя Вася. — Алимпашаев командует операцией, значит, подчиняются. Сейчас послушаем… Давно не слушал…
Он вытащил переговорное устройство и включил. Вовремя включил, потому что до нас дошел разговор о найденной среди холмов разбитой машине. Естественно, кроме нашей машины, найти здесь разбитую, как и целую, невозможно. Не ходят сюда машины, по причине отсутствия дорог. И докладывал о машине какому-то капитану Агзамову старший лейтенант спецназа ГРУ Родионов. Значит, спецназ ГРУ уже почти подобрался к нам. По крайней мере, прошел большую часть пути. Потом разговор зашел о вертолетах. Специальные поисковые вертолеты МЧС, оборудованные аппаратурой для поиска людей, должны были вылететь из Каспийска с минуты на минуту. Время их полета отмеряло и наше относительно спокойное время. Про спецназ ФСБ пока не было сказано ни слова.
— Товарищ полковник, — попросил я. — Продолжайте постоянное прослушивание. Аккумулятора надолго хватит?
— Индикатор показывает три четверти заряда. На наше время хватит. Буду слушать, — пообещал дядя Вася. Он тоже отсчитывал время на наше и на не наше. Не наше начнется, когда нас обнаружат…
У меня было нехорошо на душе. Нет, я не боялся принять бой и погибнуть в нем. Пусть и уволенный в запас, я оставался все еще солдатом спецназа ГРУ. Мне было нехорошо на душе, когда я думал о маме. Ей будет трудно перенести весть о моей гибели. И наверняка это все будет преподнесено так, что погиб я как бандит среди других таких же бандитов. Никто не захочет обнародовать правду. Майор Алимпашаев все сделает для того, чтобы правду не узнал никто. А я ведь даже не попрощался с мамой по-человечески. Звонил ей по необходимости. И сейчас, имея возможность взять трубку и набрать номер, все еще сомневаюсь. Конечно, будь я полностью уверен, что мне выкрутиться не удастся, я обязательно позвонил бы ей. Но где-то в глубине души надежда все же жила и властвовала над моими поступками. После слов дяди Васи о разделении времени на наше и не наше я совсем было уже собрался позвонить маме, но стал «прогонять» в уме предполагаемый разговор и понял, что звонить не следует. Я могу, конечно, сказать ей последние свои слова, могу сказать, как люблю ее, но что она будет после этого чувствовать? Сын попрощался, а она никак не может ему помочь. Одним таким звонком я доведу маму до инфаркта, она никогда крепким здоровьем не отличалась. А потом окажется, что я остался жив, а мамы уже не будет. И не будет ее по моей вине. Нет, лучше уж пусть о смерти сына, если такое произойдет, сообщат ей как положено. Пусть даже обманут, если правда не откроется, а открыть ее может тот же капитан Смолянинов, которому я даже фамилию майора Алимпашаева называл. Не все потеряно, когда «колеса крутятся и машина едет». Все еще может перевернуться с ног на голову. Мне хотелось верить в возможности капитана Смолянинова, хотелось верить в возможности спецназа ГРУ, и потому я верил. Верил, что нам помогут и я останусь в живых, что все мы останемся живы…
