— Паек, конечно, натуральный, не сухой… Большие такие куски мяса с кровью. Повернет птичка свою головенку, подмигнет, и хлопец ей в пасть чуть ли не с руками мясо заталкивает. Добросовестный парнишка…
— Вот это снабженец! Ага…
— В конце концов, мясо кончилось. На то оно и мясо. Его всегда не хватает. А эта тварь порхающая все свою головенку поворачивает. Совести же никакой…
— Где же совесть у твари?..
— И что же ты думаешь, сержант? Парнишечка этот, тяпает от самого себя кусок и кормит этого людоеда, не помню, то ли бедром, то ли задней частью…
Матиевский замолчал.
Богунов задумчиво поднял голову.
— Задняя часть слаще.
— И вот, что я думаю, — серьезно заговорил Матиевский. — Тыл наш должен вот также хватануть кусок от ляжки, но накормить голодных ребят на передовой. А вместо этого мы ходим перед тылом на цыпочках, унижаемся, чтобы выпросить законный кусок хлеба.
Матиевский махнул длинным стволом винтовки.
— Конечно, на войне не любят тыловую братию. Но когда поворачиваешь голову, а в клюв тебе ничего не кладут, нервы не выдерживают.
У Богунова брови сошлись вместе:
— Не выдерживают нервы! Точно! Вот товарищ лейтенант песни пишет про Афганистан. Про эту тыловую сволочь надо обязательно написать…
— Товарищ лейтенант, — Матиевский окликнул Шульгина, — народ просит, чтобы вы песню написали. И про взятие «Зуба». И про тыловиков. Да чтобы позлее. Чтобы она у них костью встала в горле.
Шульгин улыбнулся:
— Хорошо, напишу. Если доберемся до полка.
Покачивались в живой веренице растрепанные солдатские фигуры. Хватались руками за воздух. Терли грязными пальцами слипающиеся глаза. С трудом двигали ватными ногами. На продавленных погонах терлись ремни запыленных автоматов.
Вскоре «Первый» солдат обессиленно присел на обочину тропы, откинул безвольно голову. Закрыл глаза. Затих после протяжного вздоха.
— Эй, коллега, — Матиевский потряс его за плечо. — Вставай. До привала еще далеко.
Солдат дернулся, руки безвольно съехали вниз.
— Не могу, — едва шевельнулись губы на посеревшем безжизненном лице.
— Рядовой Лаптев, подъем, — Шульгин потянул за лямки вещевого мешка. — Не можешь сам, так поможем. Не кисни…
Шульгин вывернул из-под рук Лаптева вещевой мешок, закинул себе на плечо. Матиевский подхватил автомат. Богунов расстегнул «липучки» на бронежилете, стянул его через голову Лаптева, как майку. Распахнул гимнастерку.
— Шагай налегке, турист… Чтоб обо мне так заботились.
Сержант рывком приподнял Лаптева, поставил на ноги, слегка подтолкнул в спину.
— Давай, шлепай ластами. Пионер снежных вершин…
Лаптев наклонился вперед, шагнул неуверенно, косо повел ртом, хватая воздух. Матиевский поддержал его за локоть.
— Вперед, дружище. Неси свою впалую грудь с достоинством.
Лаптев медленно поплелся по тропе, приседая вниз на каждом шагу.
— Вот и ладно, — Богунов покрепче сжал его за талию. — Прекрасно шагаем. Так и до полка дойдем.
Сержант обернулся к Шульгину, тихо сказал в сторону:
— Хреново… Долго не протянет. Скоро скопытится.
Шульгин кивнул. Им уже приходилось вытаскивать отстающих солдат. Часто помогала группа прикрытия уставшим и обессиленным дойти до привала. Но только крайне редко они снимали с солдат снаряжение, и не было еще случая, чтобы они забирали у отстающих оружие. И раздетые солдаты шли сами. Завидно было смотреть на их легкий шаг. Лаптев, даже раздетый и лишенный оружия, едва шевелил ногами.
С каждым шагом он все глубже кивал головой, будто качался легкий поплавок на коварных волнах. Лаптевские глаза словно покрылись дымкой — сознание его проваливалось в глухую дремоту.
Шульгин заметил, что их маленькая группа все больше и больше отстает от роты. Все дальше удалялись спины солдат, идущих впереди.
— «Метель», я, «Метель-один», — Шульгин вызвал Орлова по связи. — У меня на руках доходяга. Начинаю сильно отставать. Прошу идти медленнее.
— «Метель-один», — отозвался голос Орлова. — Понял тебя. И все же очень прошу, не снижать темпа. Если «духи» вернутся и зайдут к нам в спину, то сам понимаешь, какой будет расклад. Держись, замполит… Не снижай темп… Останавливаться нельзя!..
Лаптев еще продолжал идти сам. Семенил куриным шагом. Но колени его ходили ходуном. Солдат обморочно шатался. Размахивал невесомыми руками. То заваливался на бок. То выныривал обратно на тропу. Хватал воздух перекошенным ртом. Через расстегнутую гимнастерку было видно, как пульсировала на шее тонкая голубая жилка.
И все же повело Лаптева в сторону. Богунов не успел подхватить его за руку. Нелепо взлетели вверх ноги, и Лаптев рухнул на тропу, ударившись ребрами о камни. Всхлипнул. Тихо забормотал протяжным плачущим голосом:
— Не-е могу-у бо-олыие… Не тро-о-гайте…
Богунов сердито и горячо закричал:
— Ты что, ошалел, салага. Оставлять «духам» такие подарки… Еще чего…
Втроем они подняли Лаптева, поставили на ноги. Повели. Но идти такой кучкой по узкой тропе они не могли. Ноги Лаптева поминутно съезжали вниз, сбивали комья земли, камни. Гранитные гладыши неслись по отвесному склону, гулко грохотали по ущелью.
Матиевский ворчал, уткнувшись губами в ухо Лаптева:
— Не позорься, юноша. Ты же налегке идешь. Это же пионерская прогулка. Шевели лаптями…
И Лаптев, казалось, услышал. Начал неуверенно в развалку выкидывать колени вперед. Пошел. Склонил голову на плечо. Прикрыл помутившиеся глаза.
Матиевский и Богунов поддерживали его за локти с обеих сторон. Так они прошли около часа. Иногда срывались. Падали втроем на тропу, стараясь не скатиться в пропасть. Медленно поднимались, вяло и негромко ругаясь. Подталкивали Лаптева в спину, тащили за руки. Встряхивали, осаживали безвольное, заваливающееся тело на неподвижные ватные ноги. Лица солдат покрылись липкой испариной. Ссадины на щеках и бровях, полученные при падениях, начали кровоточить.
Впереди на извилистой скользкой горной тропе тоже начали оседать, приваливаться спиной к камням уставшие солдаты.
Они присаживались, безвольно опустив головы на колени. Расстегивали бронежилеты. Тяжело с надрывным хрипом ходили под бронежилетами худые ребра.
Но стоило Лаптеву ныряющим шагом подойти к ним поближе, как измученные фигуры солдат выпрямлялись и устремлялись вперед. Вид Лаптева, нечеловечески истерзанный и угнетенный, подстегивал их как бичом. Понимали солдаты, что второго такого же Лаптева группа прикрытия не выдержит.
Матиевский грозил им кулаком:
— Я вам пинками помогу, тараканы беременные. Я вам нарисую две подошвы на заднице. До старости синяки не отмоете.
