Расходясь, мы пожали друг другу руки и пожелали всего наилучшего. Никто не знал, не окажется ли это рукопожатие последним. Такова солдатская судьба. Сразу же после возвращения я вызвал командиров групп. Когда появился последний, я известил их о назначенном на завтра наступлении.
– Наступать строго от укрытия к укрытию. Самое главное, доведите до молодых «кузнечиков», что нужно держать дистанцию с танками. Нам придется драться за каждую вражескую цель. Нужно держать танками свободный тыл, точно так, как мы делали с двумя «штурмгешютце» на Царице. К концу завтрашнего дня задача должна быть полностью выполнена. Я снова пойду в центре с группой управления, так что мы будем друг с другом в контакте, насколько возможно. У каждой группы хватает боеприпасов? Еще одно: сбор раненых на этом командном пункте, то же самое – если понадобится восполнить запас патронов. Есть вопросы? Тогда спокойной ночи, товарищи, и удачи нам в завтрашнем деле!
– Спокойной ночи, герр лейтенант!
Оба украинца оставались при моей роте и были явно счастливы быть с нами. Они доказывали свою пользу, оказывая множество полезных услуг. Нам повезло, что командир группы управления мог общаться с ними на своем ломаном польском. В последние несколько ночей мы – с их помощью – убеждали своих противников сдаться. Результат был – полный ноль. Это было объяснимо, потому что, как наш батальон узнал в последние несколько недель, Сталин прислал сюда элитные части, например, курсантов училища морской пехоты в Астрахани. Завтра мы можем встретиться с ними.
Я послал за нашим особым оружием (связки гранат, русское противотанковое ружье, легкий миномет и русские автоматы), чтобы на следующий день им пользовалась группа управления. В этом смысле группа управления составляла отдельную боевую группу. Они должны были стать «в каждой бочке затычкой». Оба украинца, Петр и Павел, были приставлены носить оружие и боеприпасы. Если нужно, они должны были отнести раненых на сборный пункт.
Унтер-офицер Пауль с медиком останутся на командном пункте на все время операции.
Я снова поднялся на наблюдательный пункт. С него открылась та же картина, что и в предыдущие дни; ничто не говорило о том, что противник может предвидеть запланированное нами на завтра.
Штаб LI АК: 17.30 17 октября 1942 г. 24-я танковая дивизия, поддержанная усиленным 108-м панцергренадерским полком, в 09.00 достигла поворота железнодорожной линии у 73с и к 13.00 вошла в контакт с танками 14-й танковой дивизии у 73d1. Противник в районе 73a и b был уничтожен в ходе тяжелых боев за каждый блиндаж…
18 октября 1942 г.
Штаб LI АК : 05.40 18 октября 1942 г.
Ночью 17 / 18.10. вдоль линии фронта LI армейского корпуса противником велись беспокоящий огонь артиллерии и воздушные налеты, особенно в районе к западу от оружейного завода и вокруг тракторного завода…
Я встал рано. Не спалось. Ответственность и неопределенность в вопросе, кто победит, заставляли нервничать. Время часами стояло на месте.
Я еще раз проверил, все ли готово. Не забыл ли я чего-нибудь? Не проглядел ли я чего-то?
Чтобы убить время, я особенно тщательно побрился, хорошо позавтракал – учитывая обстоятельства – и стал ждать, когда рассветет.
Кажется, началось. Справа раздались звуки боя. Хлопок танковой пушки, пулеметные очереди, ружейный огонь в промежутках между ними. Мы наблюдали со своего наблюдательного пункта. Звуки разрывов танковых снарядов приближались; разведанные цели на другой стороне улицы поражались прицельным огнем. Отдельные русские солдаты пытались укрыться за ними. Наши солдаты открыли по ним огонь.
Показался первый танк. Третий батальон уже был на другой стороне улицы, вломившись во вражеские траншеи. Оборонительный огонь противника усилился. Подключились наши пушки и тяжелые минометы. Два танка проехали по улице через наш сектор, направляясь дальше на север. Остальные три повернули на восток и внутрь котла. Мой правый фланг перешел улицу. Настал наш черед. Перешла группа Диттнера, за ней и я с группой управления. Сначала мы пытались продвигаться в лоб, то есть в сторону Волги. После первой сотни метров – сопротивления почти не было – мы внезапно вышли на заградительный огонь. Мы оказались под огнем пулеметов, бьющих с удаленной позиции, под минами минометов и прицельным огнем винтовок. Наши танки хорошо воевали, но не могли справиться со всем в одиночку; окончательная зачистка оставалась нам, пехоте. Справа от нас была глухая задняя дверь длинного прямоугольного здания. Наше продвижение сдерживал фланкирующий пулемет с той стороны. Мы укрылись в ходе сообщения. Юшко крикнул мне:
– Герр лейтенант, там, в стене, дыра. Огонь идет оттуда!
Я посмотрел в бинокль в том направлении, увидел дыру и, кажется, какое-то движение внутри.
– Неметц, противотанковое ружье!
После короткой задержки я установил ружье и стал ждать. Когда в дыре показалось пламя выстрела, я выстрелил. Пулемет затих. С нами поравнялись товарищи справа. Упорное сопротивление принесло первые потери. Мы пробивались вперед, поддерживая друг друга огнем, вычищая гнездо за гнездом. Это тоже добавило нам потерь. Оба украинца оказывали чудесную помощь в качестве команды носилок. Противник защищался до последнего, никто не сдавался.
Прямо перед нами оказалась землянка, явный командный пункт. Мы подобрались ближе. Полетели гранаты. Вильман получил несколько осколков, но смог дойти до пункта первой помощи.
Юшко крикнул:
– Герр лейтенант, там комиссар!
– Крикни ему, чтобы он сдавался!
Когда Павеллек крикнул ему, он залег и открыл огонь из автомата. Мы ответили. Диттнер, будучи слева, решил дело. Одним броском он оказался в 10 метрах от русского. Комиссар, поняв, что выхода нет, вытащил свой «наган» и застрелился. Мы продвигались дальше. Шум боя слышался справа, слева и отовсюду. В этом небольшом котле, занимающем около двух квадратных километров, ты с трудом понимал, кто в кого стреляет. Русские с более возвышенных позиций, конечно, давно поняли, что здесь происходит. Артиллерия противника открыла в секторе заградительный огонь. «Сталинские органы» отправили свои залпы в котел, не заботясь о товарищах, которые еще воевали в нем.
Мои верхнесилезцы взбесились. Чем выше были потери, тем более упорно они бились, таща за собой молодых. Котел медленно уменьшался, чувствовалась абсолютная воля бойцов достичь поставленной цели.
Мы пробивались вперед, когда Юшко крикнул мне:
– Внимание, герр лейтенант, «органы»!
Мои товарищи мгновенно исчезли. Каждый бросился к ближайшему окопу или воронке. Одним броском я приземлился в одиночном окопе ровно в тот момент, когда снаряды стали рваться вокруг меня. Взрывная волна, пришедшая в лицо слева, на секунду оглушила меня. «Печные трубы» приземлились как раз на краю окопа. Осколки, а также давление взрыва было направлено вверх. Часть этой могучей силы, однако, пошла вниз. Ни одна из ракет меня не задела – иначе мне настал бы конец. В голове гудело, я чувствовал себя так, словно получил молотом по голове. Посмотрев на товарищей, я увидел, что их губы шевелятся, но я их не слышал. Неужели я оглох? Только бы прекратился рев в ушах. Это было похоже на паровой клапан, непрерывно выпускающий пар. Я ничего не слышал. Но я мог говорить, и я сказал своему компанитруппфюреру, что теперь он заменяет меня. Потеряв слух, я был теперь бесполезен.
